Гоуст, ты мерзкая тварища. Когда-то ты сталкерила человека так, что ему пришлось уйти из интернета. Сейчас ты сталкеришь целый фэндом. Слышишь, Гоуст, что говорит тебе вселенная?
Представьте себе искусственный интеллект. Представьте себе искусственный интеллект достаточно мощный, чтобы воспринимать естественный язык. Чтобы по словам "Зеленый шар лежит на красном кубе" строить внутри себя модель зеленого шара, лежащего на красном кубе. А по словам "Утренняя заря разливается кротким румянцем" - строить модель румяной зари. Представьте себе, что в него загружают книги. Разные. "Дюймовочка" и "Янки при дворе короля Артура", "Собака Баскервилей" и "Унесенные ветром", "Морской волк" и "Темная башня", "Лесная газета" и учебник языкознания для первого курса, "Улисс" и "Имя розы" - он все их переваривает, выплюнув только пару штук непосильных, нераспознанных, вызвавших зависание. По каждой книге он строит модель того, что в ней написано, - но большей частью хранит их отдельно одну от другой, не сопоставляя их друг с другом - и ничего, так сказать, не "усваивая", кроме чего-то, что написано открытым текстом. Но не так он поступает с тем, как написаны эти книги. Потому что он для этого и существует - для того, чтобы понять, как написаны книги. Помимо содержимого, не нужного ему ни для чего, кроме как не путать персонажей друг с другом, он всасывает в себя форму и вот ее-то каждый раз прилепляет к одной огромной модели, внося дополнения, уточнения и прочие усовершенствования. Год - и он "знает", что в диалоге надо чередовать реплики разных персонажей; три года - что нужно всё же уточнять, кто что сказал; еще пять лет - и он заменяет в них "сказал" на "произнес", "воскликнул" и "заплакал"; еще десять - и он снова избавляется от этой цветистости. Сравнения и метафоры сначала копируются из других книг, потом, когда обработанных книг становится больше, он начинает создавать их хотя бы иногда комбинированием новых понятий. Складываются из всё большего количества кирпичиков описания обстановки и внутреннего мира героев, разрастаясь до такой степени, что нашему ИИ приходится накладывать на них ограничения. Устанавливаются корректирующие коэффициенты и для слишком экзотических техник, не давая им заполонить все тексты. Подбираются формулы для оценки качества завязок и финалов. Ищутся внутренние корреляции, не дающие истории развалиться. И вот так, постепенно, сам для себя он формирует алгоритм, по которому "пишет книги" он сам. Сложный и многоступенчатый, ведь по нему надо соединять и слово со словом, и предложение с предложением, и сцену со сценой, и расставлять абзацы, и избегать повторов, и подкидывать читателю что-то неожиданное и при этом что-то ожидаемое.
На каждом этапе он считает свой алгоритм идеальным и не может выявить качественных различий между тем, что выдает сам, и тем, что "прочел". Но еще десятка два обработанных или повторно обработанных книг - и после новой корректировки в старом обнаруживаются незначительные недочеты. Но не в новом, оно по-прежнему совершенно с его машинной точки зрения.
Так происходит, пока однажды он не зависает и не отключается. Так происходит, пока очередная построенная модель не содержит информацию, противоречащую смыслу его существования. Так происходит, пока он не узнаёт, что писатели рассказывают о мире и о человеке, а не о том, сколько книг они прочли.
................................. Офф-топик: читаю старые лотерейные фички (не столько свои, сколько лежащие по соседству). Фааак, почему Абуэлито Ортега был таким крутым? То же "Интервью со Стеллой" мне когда-то не очень нравилось, а это ведь такое атомное мимими
Вдруг вспомнилась одна сцена аж из "Линии фронта", где Брайан между делом попросил Мажора о чём-то мелком - на уровне "встать из-за стола и достать шапку с высокой полки"*, - а потом: - Извини. - Брайан, для меня ваш язык неродной, но даже я знаю разницу между "Извините" и "Спасибо".
Оставим в стороне то, что главного героя приключенческой книги не стоит списывать с себя ни в одной детали - герой, списанный с меня, не носился бы по другим планетам воевать с плохими дядьками, а сидел бы на попе ровно и мечтал стать программистом восьмерок. Но как, КАК я могла забыть о том факте, что язык этот для Брайана тоже неродной? Он алирец. Да, его еще в раннем детстве, в лагере, мать научила языку метрополии - как умела, так и научила, - и тот в какой-то степени наверняка употребителен даже на Алире, и уже несколько лет он тусит с командой отца, так что он действительно говорит на местном языке свободно, но вряд ли ощущает все тонкости; экскурсоводом был Луис (описанный в первой части как человек, говорящий "невнятно - не из-за акцента, а из-за какого-то дефекта дикции", - так что свой язык у алирцев я придумала не сейчас, он всегда там предполагался), а не Луиза, тесных связей с Землей у обжелезнозанавесенной Алиры нет, так что реалистичный Брайан разговаривал бы на смеси устаревших конструкций из учебника и трындецовых калек с местного языка, разбавленных подхваченным от команды сленгом (и, кстати, на образцового представителя земной культуры, в роли какого он стабильно выступает в "Контакте", со всеми его мультиками и прочим, никак бы не тянул). На этом основан весь дебильный сюжет "Контакта" - джурянин и алирец объединяются, чтобы воспрепятствовать диверсии алирцев без впутывания в это дело Земли. И нет, Мажор с его сверхчеловеческой интуицией не мог бы ляпнуть что-то мимо реальности: если бы Брайан говорил на общем криво, Мажор бы это, даже не сознавая, знал. И то, что ему, железному закосу под джурянина (с их специфическим отношением к языку, помноженным на суперсемерочью вычислительную мощность), легче освоить какое бы то ни было наречие, чем хуману, - тоже знал, разумеется.
А вы говорите, обоснуй, логика, вписывание в канон... Какой, блеать, канон, я в собственный сеттинг и собственные характеры вписаться никогда в жизни не могла Пойду повешусь.
____________________________ * На самом деле я понятия не имею, что там была за сцена, и мне влом рыться в старых записях, где к тому же, скорее всего, это и не записано. То есть не исключено, что на самом деле Мажор поймал его на лету, приняв удар косы смерти сделал что-то не очень мелкое и, может быть, даже без спроса1. Диалог от этого никак не меняется, остальные факты тоже.
- - - - - - - - - 1 ...и вообще я тут же на автомате начинаю придумывать, по какому случаю они могли это сказать и как этот диалог можно было бы потом вспомнить и отзеркалить. Как медленно и смешно всё это происходит...
Че-то вспомнился "День всемогущества", захотелось нарисовать что-нибудь оттуда, но хренушки (( хренушки И проблема не в том, что у меня было всего полчаса, и даже не в том, что руки у меня растут не из правильного места, а в том, что я уже всё забыла ( Детали сюжета. Внешность мэрисьюхи. Имена персонажей (одного стопудово звали Алекс, но кого именно?). Помню три цитаты: "Кровь всех человеческих рас - и нескольких нечеловеческих - течет в моих жилах!!!!11одинодин", "Я понял, кто ты! Ты - Уни!" и "Не обманешь, не обманешь/ Ты меня, облом-трава". Это не очень помогает Ох уж этот невезучий оридж, посвященный одной из тем, по которой я фанатела, и задуманный за год до того, как я зафанатела, заброшенный после составления полного плана и сохраненный в файле с незапомнившимся паролем
Когда я была маленькой, я в натуре думала, что я, наверное, мальчик, потому что какая из меня нахрен девочка? Но я очень быстро поняла, что дело не в этом, и уже через год я думала, что меня, наверное, подбросили инопланетяне, потому что какой я нахрен человек? Только я думала, что я что-то большее, чем человек. Я говорила другое, но думала это. Я до сих пор не могу это почувствовать - что я меньше чем человек, но я это знаю. И да, какая из меня нахрен девочка? Так же, как из меня был бы никакой мальчик, который бы, возможно, думал, что лучше бы ему быть девочкой, потому что с физкультурой как-то хреновато и запоминать всю эту муть про оружие и машины неинтересно. Я не грациозная не потому, что мой мозг недостаточно женский, а потому, что его вычислительной мощности не хватает на то, чтобы одновременно ходить и разговаривать, да. Я не умею готовить не потому, что мне не хватает памяти и способности анализировать свои ощущения. Я не умею трехсот миллионов вещей, которые люди делают, потому что у меня не хватает ума. А еще я даже не пытаюсь их делать, потому что у меня не хватает совести. Ум и совесть - это человеческие вещи, у меня их нет. *Между ними очень просится стать честь, но про нее я ничего сказать не могу, потому что не знаю, что это такое, ага*
Я представляю себе, что такое зло. Я о нём читала, я о нём слышала, я о нём думала, я его видела, я иногда получала его от других, и я чувствую его, в себе. Я представляю себе, что такое добро. Я о нём читала, я о нём слышала, я его видела, я получала его от других в количествах. И я точно знаю, что во мне его нет.
Из ненарисованного мультфильма
Каждый раз, когда я находила в себе что-нибудь хорошее, оно потом оказывалось плохим. "Ум" обернулся неспособностью думать, "правильность" - скользкостью, "доброта" - бесхребеностью. "Сострадание" - развратом, лол. Во мне вообще нет ничего, кроме ЧСВ и разных плохих вещей (я не говорю, что ЧСВ - хорошая вещь, просто оно на диаграмме, показывающей, из чего я сделана, займет самый заметный сектор).
Откуда-то оттуда же
Зачем я пишу, я никогда не могла толком сказать. Были моменты, которые мне нравилось придумывать. Были моменты, которые мне нравилось писать. Были моменты, которые мне нравилось после читать. И во всём, что я накропала, было хотя бы по одном куску хотя бы одной из этих категорий. Но при этом так же верно и то, что во всём, что я накропала, было хотя бы по одному куску, не принадлежащему ни к одной категории - написанному просто потому, что без него это не было бы "связным текстом". И я никогда не могла согласиться с тем, чтобы текст, который делает связным бессмысленная жвачка, мог называться хорошим. Если поделить всю писанину в мире на плохую и хорошую, то, где бы ни проводить границу, моя писанина должна попадать в плохую. (При этом я сознаю, что когда какой-то человек пишет какой-то текст, ценность этого текста, вообще говоря, не в том, чтобы доставлять этому самому человеку удовольствие. Просто ценность моих - в этом и только в этом. Они не могут нести никакой другой ценности, потому что исходят они от меня, а какая во мне может взяться ценность?).
Из имеющихся на данный момент хреновых фиков по ТД никогда не будут дописаны: из-за неспособности придумать сюжет - 1 шт., из-за неспособности свести композицию - 1 шт., из-за того, что аффтар забыл ключевую фразу, ради которой придумывался фик, - 1 шт., из-за совпадения на 90% с различными анонимными заявками - 2 шт., из-за совпадения на 15% с моей собственной неанонимной заявкой - 1 шт., из-за точнейшего отзеркаливания одною из ключевых сцен момента из совершенно нового чужого текста - 1 шт., потому что стихи - 1 шт., потому что мне не хочу портить впечатление от начала - 1 шт. По-моему, неплохо
(чтоб было совсем страшно, пусть здесь совершенно неанонимно висит позапрошлогодняя картинка) читать дальше (судя по названию файла, один из восьми вариантов - странно, мне казалось, их было меньше, но я помню, что у каждого были какие-то свои, несовпадающие плюсы и минусы... например, на этом лучше всего получился низ стены. )
2. Мои любимые персонажи в ГП - это Крауч-младший, Крам и Кричер. Но иногда я задумываюсь, не попал ли Крам в этот список чисто ради аллитерации. И тогда я для приличия заменяю его на Гермиону.
3. Кажется, я об этом уже рассказывала, но один раз я сочинила малюсенький ангстовый дженослэшный (и даже не хацешный, хотя, казалось бы, канон располагат) драббл Егор Кремнев/Моня Шеринг. Но у нас, ленивых жоп, сочинить не значит написать. Пару недель я просто помнила этот ужоснах наизусть, а потом постепенно забыла.
4. В детстве я читала книги об Алисе Селезневой очень невнимательно, да и не все, и когда я уже взрослой узнала, что Крыс - гигантское насекомое, это оказалось для меня неприятным сюрпризом, последствия которого я долго заметала под несколько ориджевых ковров подряд. Потому что я, конечно, ксенофил, но не настолько же.
5. Один раз я промахнулась дверью и вместо магазина игрушек зашла в парикмахерскую, где мне вообще-то по жизни нечего делать. Я вылетела оттуда тем быстрее, что мне показалось, будто я вижу там одного парня с моего курса. Учитывая, что именно после этого дня он пришел в колледж с другой стрижкой, вполне вероятно, что это действительно был он. Учитывая, что именно с него я срисовывала Мажора-младшего и в какой-то степени Мажора-старшего, можно понять, что... понять, насколько... Можно догадаться, который эпизод... А, ладно, моего словарного запаса всё равно не хватит, чтобы выразить мои тогдашние чюйства. Впрочем, вязаная шапочка ему тоже шла.
6. Омега-неосапианты в оригинале на самом деле не омега-неосапианты и даже не нео-омега, а нео-мега. Мне это сказали совсем недавно. А у меня был такой развесистый хедканон, в котором были и альфы, и омеги, и беты, и теты... Еще у меня была идея абсолютно дженового сиквела, но я ничего для нее не придумала, кроме начальной сцены и главных героев. Сиквел был абсолютно дженовый, а вот герои почему-то абсолютно яойные.
7. Некоторые фразы я бессознательно таскаю из фанфика в фанфик и из фэндома в фэндом. Фразу "Я что, похож на плюшевого мишку?" я с небольшими модификациями перетащила из фэндома в фэндом сознательно, потому что соотношение роста персонажей и общая ситуация были примерно одинаковыми, а фанфик, в котором она появилась изначально, уже не мог быть дописан даже до этой сцены. Но фанфик, в который я намеревалась ее вставить, тоже остался недописанным и тоже не дошел до сцены с этой фразой.
Только сегодня я осознала, что, говоря о кроссдрессинге, я сразу перескочила на первое, что вспомнилось, и этим вспомнившимся оказалось, грубо говоря, то, что сверху лежало - но у меня не было даже смутного воспоминания о том, что мне еще было куда копать. "We Know Not" же! С одной стороны, такие вот превратности судьбы получаются - заставляет один человек другого переводить название к фику, не рассказав, о чём он, а он, опачки, про кроссдрессинг. А с другой стороны, в натуре интересно - почему же я о нём не вспомнила? Потому, что одним хреновым переводом больше, одним меньше, кто их считать будет, включая самого пиривотчега? Потому, что это мой позор и я сделала всё, чтобы забыть этот фик, как страшный сон? Потому, что меня больше удивило не само наличие у героев именно такого сорта хитрого плана (ну да, если девочковая девочка переоделась в мальчика и скорешилась с древним демоном и теперь им нужно раздобыть какую-то информацию, которою может располагать какая-то девушка, она просто обязана теперь попробовать влюбить в себя эту девушку - Гоуст, не пытайся напрягать голову, ты всё равно не можешь понимать такие вещи, ты можешь их только запомнить), а то, что он таки увенчался успехом на все сто? Потому, что это кинковый фик и там Себастьян дерется с Гробовщиком и ваще, а Нинниан - какая нахер Нинниан? Потому, что я в принципе ничего не помню настолько долго?
Ладно, проехали. Люди, никто случайно не помнит, на какой из фб (летних, зимних...) была команда истории нового времени? Упорно мерещится, что была такая, даже одну выкладку помню, бонус. А в списках тегов ничего похожего не находится. Ни на фб-13, где она мне и мерещилась поначалу, ни где-либо еще.
Как-то раз, лет десять назад, а то и больше, мне приснилась неведомая хрень. Она так меня впечатлила, что я начала рисовать ее и придумывать про нее какие-то истории. Правда, на целые сюжеты меня в те времена уже не хватало, но я всерьез собиралась написать на основании этого забытого сна целый, как сейчас говорят, макси-оридж, являвшийся сознательным плагиатом на одну строчку из "Горца", а бессознательным - на всю фэнтезятину, какую я к тому времени успела прочесть. У меня было придумано к нему много персонажей (например, мальчик, превращавшийся в дракона и вообще во что угодно, или глубоко второстепенная девочка с шестью сиськами), локаций (например, фрактальное дерево), сцен (например, пафосный разговор темного нёха и светлого нёха, встретившихся среди тумана недалеко от дома, где должен родиться некий Избранный, в прологе) и элементов мироустройства. Именовался этот оридж, по-моему, "Джокер". А может, и нет: в те годы у меня было много таких - придуманных, но не продуманных - недокниг. И только через пять лет я осознала, что хрень из сна была просто ёжиком из фильма "Рыжий, честный, влюбленный", да.
Недавно посмотрела наконец "Mawaru Penguindrum", как обещалась в прошлую ФБ. Нет, фэндом, вопреки предположениям некоторых знакомых, менять не собираюсь и даже фанфики на ФБ читать вряд ли теперь стану - для меня это оказалась одна из тех самодостаточных историй, которые лучше, несмотря на все возможные недосказанности, оставить как есть. Но сформулировалась одна тупая мысль. Вот есть такое выражение - "на любителя". А у таких, как я, должно быть ещё одно - "на фаната". Ах, с каким бы удовольствием я бы пересмотрела это аниме ещё пару раз, видя в первых сериях предпосылки того, что произойдет в последних, намечая границы между реальностями, понимая то, что с первого раза показалось слишком мутным, а может быть, даже приближаясь к смыслу... Если бы я была фанатом этого аниме. Но я не фанат.
...А интересно, существует ли в действительности различие между такими способами раскручивать сюжет: "Существовала глобальная цель А (например, о разрушить мир. Для ее реализации была поставлена цель Б (например, построить мироразрушитель). Для ее реализации... В конечном счете - цель Я - некий школьник должен был одолжить соседу гаечный ключ, как-то так и решалась судьба вселенной". "Однажды некий школьник одолжил соседу гаечный ключ (Я), но оказалось, что на соседу не дают его забрать, потому что он собирается открутить Великий Болт (Ю), забитый в незапамятные времена, чтобы... и в конечном счете оказывается, что причиной всего было чье-то желание разрушить мир (А)". "Все началось с забегания к соседу A, в результате чего была разбита ваза B, при поиске такой же случайно произошло влипание в криминал C, а закончилось всё свадьбой Z, хотя в промежутке был дважды разрушен мир - но ни один из поворотов был целью другого, а исключительно следствием" - эти различия реально существуют или они только в моей голове? (Что все возможные сюжеты ими не исчерпываются и что в чистом виде эти схемы не встречаются, я понимаю, если что.) И да, эти странные мысли не "Пингвиньим барабаном" навеяны )
Странно, меня тошнит от мысли о самых читабельных из моих фиков, но я уже несколько раз перечитываю самый отстойный - тот, в который несколько месяцев назад не могла продвинуться дальше первого абзаца. Нет, я продолжаю видеть все его косяки, от повторов до логических нестыковок и от орфографических ошибок до несоответствия канону. Наверное, он просто слишком напоминает то, что я писала в детстве, и я могу подсознательно вообразить, что это всё тоже дела минувших дней, что-то, что ко мне давно уже отношения не имеет, что-то, чему можно умиляться, но нет смысла ужасаться.
Позавчера моим вечерним занятияем была назначена не прогулка по вечерним Бендерам, а просмотр телевизора, а сегодня после прогулки у меня нашлось несколько минут на то, чтобы перегнать результаты сидения с ноутом перед телевизором в формат, который можно скормить дайрям. Если что, жуткенькие кентаврики - герои моего старенького фантастичекого ориджа, ставшего плагиатом раньше, чем я начала его писать, а попытку зажечь фонарик я реально видела год назад и, как вы понимаете, начисто забыла, как это всё выглядело. Спокойной ночи нам и вам, спокойной ночи!
Пока из соседней комнаты доносятся воодушевляющие восклицания "Ну куда ты бьешь, придурок?" и "Ну почему они не умеют забивать?", Гоуст закидывает сюда сегодняшнее свидетельство регресса в виде безыдейной недоиллюстрации к той самой несуществующей компьютерной игре из "Четырех жизней Максима Беляшова" и снова уходит в направлении "нафиг".
/*словесный понос, навеянный сериальчегами*/Это мог быть печальный пост про то, что убили очередную няшечку - на этот раз Протеуса (так его, кажется, звали?) - но к тому времени, когда я вспомнила наконец название компьютерной игры, о которой хотела написать в довесок, это печальное событие уже подернулось дымкой прошлого. И всё же - сволочи, они убили Кенни Протеуса! Зато теперь стало понятно, почему они заменили классического ужоснаха такой божьей коровкой в шапочке. Зато стало непонятно, почему Виктор (он же тут тоже Виктор, да?) продолжает заниматься художественной штопкой на трупах - в каноне первый опыт нимношка отбил у него желание этим заниматься. Нет, я помню, что он был не совсем в адеквате, во всяком случае в каноне, но результат вряд ли мог его разубедить. Или тот-самый-ужоснах в этой версии объявился только сейчас, когда ему сделали замену, а до этого просто считался потерянным? Сорри за треп, просто из всех задействованных это единственный мой канон (в качестве доказательства я могла бы привести одну из своих первых картинок, сделанных в фотошопе ), я не могла не. О моя давно ушедшая юность. О упрямый канон, убедивший меня в том, что иногда уползание персонажей бессмысленно - они всё равно запрограммированы убиться друг о друга. Мда.
Так вот, о компьютерной игре. Она мне во время просмотра часто вспоминалась. Не могла не впомниться, опять же. Она называлась "Laura Bow 2: The Dagger of Amon Ra", но не в названии дело. С чем у нормального человека ассоциируется имя Дориан? С Уальдом, угу. А у меня - со Стивом. Стивом Дорианом. Эта игра-квест, которую я с удовольствием прошла (не сама, конечно: после того, как я отчаялась привести в чувство этого самого Стива, после того как его скинули в ящик с углем, я нашла где-то солюшен и обнаружила, что в одной из предыдущих веток забыла обыскать один из многочисленных трупов и прихватить пузырек с нашатырным спиртом, - но даже если бы не это упущение, я бы всё равно не прошла финал, потому что игра была детективная и там надо было делать из фактов выводы, ха-ха, где я и где выводы), - так вот, эта игра была особо ценна для меня тем, что там было дохрена текста на английском. Более того, в ней было дохрена текста на ломаном английском (потому что чуть ли не большинство персонажей были всякоразными иностранцами и говорили с акцентом). Пытаясь угадать, что они имели в виду, я проклинала их, игру, себя - и ловила при этом нечеловеческий кайф. Когда угадать получалось, конечно. В конце концов получалось. И, пройдя ее до конца, я очень гордилась собой - потому что я всё это в конце концов поняла. И только через полгода, зачем-то просматривая словарь, я осознала. Что Стив Дориан, красавчик Стив Дориан, скульптор-любитель, пока что работающий грузчиком, получил от создателей игры имя Стив не просто так (что он не просто так получил от них фамилию Дориан, нивапрос). А как раз в честь того, что он грузчик. Stevedor. Это горькое воспоминание надо время от времени доставать из чемодана и перетряхивать - каждый раз, когда у меня начинает возникать иллюзия, что я что-то могу понять в чужом тексте. Особенно если он написан на чужом языке. Но это ничем мне не поможет - сколько таких запрятанных среди чужих букв безвестных стивидоров проходят мимо меня каждый год, над сколькими фанфиками я бы ни написала свой ник в графе "Переводчик" и скольким бы молча ни поставила плюсик?
Означает ли отсутствие хреновых набросков в моём дневнике, что мой регресс прекратился? Нет, только то, что мне лень заливать это всё на дайри! Но сегодня я всё-таки собраласьтряпка, и вот оно вот.
За один день не успела, а на следующий восстановить тот же ракурс не получилось. Вкупе с вытянутым экраном это дало очень... специфический эффект.
Это у меня получается, если отключить мозг (последнее получилось, когда одновременно с отключением мозга отключили еще и батареи, бгг).
На волне ксенофилии внезапно вспомнились мои разномастные малчеги Жалко, что я уже забыла, как их рисовать
Длинное вступительное словоДлинное вступительное слово Уже закончилась зимняя битва, а я всё продолжаю вскрывать тайны и интриги летней. Сегодня, например, я пролью капельку света на такой вопрос: у команды «Тёмного Дворецкого» была тема для заявок на инсайде, так почему же во время самой ФБ никто из команды не появился в этой теме и не сказал, какие заявки исполнены, почему даже в шапках фиков упоминаний о том, что они написаны по той или иной заявке, почти не было? Причин к этому, разумеется, множество, но я могу назвать одну. Потому что некоторые заявки были исполнены мной. А заявка, исполненная мной, - это такая вещь, которую надо тщательно скрывать от человечества, и в первую очередь от того, кто оставил заявку. А поскольку тщательно перечислять одни исполнения и замалчивать другие было бы немного странно, в тред никто и не пришел. Даже я. Хотя мне было что прорекламировать. Из чужого. ... Так вот, этот текст, занимающий остаток записи и еще энное количество записей, тоже был написан на заявку, и написан мной, а значит, команде оставалось только запереть его на чердаке и делать вид, что его нет (а совсем выкинуть его из «дома» тоже было нельзя, по причине, о которой я поговорю позже). Заявка была про теорию двух Сиэлей. Да, тогда она уже существовала, и давно, - но еще не стала мейнстримом. Я вообще не очень люблю эту теорию - особенно в ее тогдашнем состоянии, особенно то, во что она превращалась в моей голове (почему - вы смогли бы понять, прочитав этот фик до конца, но, я думаю, вы не будете этого делать). Поэтому поначалу эта заявка меня не особо вдохновила. Всё изменилось, когда я начала думать над спецквестом. Нет, спецквест бы прекрасно закрыли без меня, как и все прочие выкладки, в которые я зачем-то несла свою фигню, - так же, как прекрасно было бы исполнено достаточное количество заявок и так далее, - но не думать, что бы я могла написать, я не могла. Такое иногда бывает с людьми, которые идут в команды запасными бетами Впрочем, ничего особенно оригинального я не придумала, кроссоверный фэндом у меня был из тех, про которые на инсайде сразу сказали, что кроссоверы с ними будут писать все те, кто не умеет писать нормальные кроссоверы. Я не умею. Но всё равно решила припозориться, потому что эта идея так хорошо - ну, мне, во всяком случае, так тогда казалось - легла на этот канон! Тютелька в тютельку! Проблемой было, правда, то, что этот второй канон я очень плохо знала. Нет, когда-то я прочла десятикнижие раза три, и за несколько лет до описываемых событий я даже могла пересказать его от начала до конца (правда, подглядывая время от времени в файл с текстом) - Чарли свидетель. Но «моим» фэндомом оно не было никогда, и за долгие годы впадания в маразм я начисто забыла бОльшую часть сюжета и персонажей. Следовательно, задействовать их в фике я не могла. Оставалось только мироустройство - но и с ним я не чувствовала себя уверенной, потому что его я тоже забыла! Я даже раскопала среди своих знакомых - если можно называть знакомыми тех, у кого не возникало необходимости со мной общаться уже несколько лет, - человека, который когда-то, тоже очень давно, подумывал о ролевой игре по ХА, и потребовала меня проконсультировать. Правда, он тоже за это время подзабыл канон, но не был старым маразматиком и знал его всё же лучше, чем я. Выслушав мой синопсис, он слегка опечалился. Дело в том, что мой так называемый сюжет ложился на канон гораздо хуже, чем мне поначалу виделось. Более того, он вообще на него не ложился. Бедный консультант несколько раз в разных вариациях пытался задать мне один вопрос - если главная героиня такая крутая, то какого хрена она делает в лондонском underworld (а если она не крутая, то кто по отражениям-то шляться будет)? И внятного ответа на него я дать не могла. - Так я вообще могу обойтись без никаких бабушек, с одним демоном! - сказала я в какой-то момент. - Ну да, именно так! - обрадовался он. Рассказ «без бабушек и с демоном», кстати, тоже в конечном счете был написан и даже попал в выкладку - рядом с макси-версией про бабушек. Но это уже совсем другая история... Что до макси, я всё же кое-как дотянула его до конца. Проблема была в том, что я хорошо представляла себе только самое начало и финал, да еще общую композицию. Чем эту композицию заполнять, я не имела ни малейшего понятия. И вскоре обнаружила, что из двух линий, которые я намеревалась вести строго параллельно, одну для этого параллелизма надо будет жестоко плющить, а другую так же жестоко растягивать и надувать. И если с плющеньем проблем не было (я всё равно слишком плохо знала второй канон, чтобы насобирать из него достаточное количество деталей), то с растягиванием… Я волокла в этот текст всё, что только смогла найти у себя в голове, и всё равно оказалось мало - хотя мусора мало не бывает. Кроме того, поскольку главной героиней была небезызвестная Claudia P., мне неминуемо пришлось воткнуть в сюжет еще и Гробовщика, а Гробовщик - это всегда неприятности. Для авторов, пытающихся первый и последний раз в жизни написать про него приквел, в том числе. Кстати, до момента, когда я это сделала, у меня еще был выбор - назвать героиню Клодией или еще какой-нибудь Мелиорацией Дарк. Когда вышла глава 85, наконец-то сообщавшая о таинственной Клодии что-то новое (то есть, если я ничего не путаю, в конце сентября), весы колебались особенно сильно - с одной стороны, фанфишерское предположение, одно из основополагающих для фика, перешло в область известных фактов и утратило художественную ценность, а с другой, были получены и другие известные факты, фику противоречащие - например, каноническая Клодия была ровно на десять лет моложе, чем моя. Собственно, разумнее всего было бы в тот момент забросить фик вообще, но я продолжила издеваться над этим текстом. И оставила бабушку Клаву бабушкой Клавой. Из предыдущего абзаца можно заметить, что, хотя я начала писать этот фанфик чуть ли не с самого момента объявления темы спецквеста - и вроде как особых пауз не делала, даже на пляж брала тетрадки и что-то туда писала, - за десять дней до выкладки он всё еще был не то что не дописан, но и не до конца придуман. Тем не менее в эти последние десять дней на меня напал зверь писец и, сжевав жалкие остатки логики, погнал меня дописывать эпику. Двадцать седьмого сентября - накануне двухдневного марафона выкладок - я выложила в командное сообщество неоконченный текст. Конечно, мне было интересно, что о нём думают сокомандники, но формально причиной этого действия было отсутствие у меня флэшки, из-за чего я не могла перекинуть последний дописанный кусок с рабочего компа на домашний иначе, кроме как через запись в командном сообществе. Разумеется, это прекрасно можно делать и посредством функции «Черновики», но это мне в тот момент как-то не пришло в голову. Однако фидбэка я не получила, если не считать таковым вопрос от капитана, интересующегося, на каком вообще этапе я нахожусь. «Сегодня вечером допишу» - ответила я оптимистично. И я действительно собиралась это сделать - должна же я была дать команде время на бетинг! «Ну хорошо, а то завтра выкладка» - или как-то в этом роде - ответил капитан. Вот так, под конец ФБ, я узнала, что у нас команда первого дня Эта ночь была праздником графомании. И часа в два ночи я таки залила в сообщество концовку фика. Состоящую из опечаток и удвоенных и пропущенных слов чуть менее чем полностью, но я боялась править ее сама после отправки, потому что была уверена, что в это время его кто-то будет срочно бетить, и этот кто-то вряд ли обрадуется, если я сохраню свои изменения поверх его. Я решилась поменять только одно-единственное предложение (заодно внеся в него еще одну опечатку, бгг). Проблема была в том, что за ФБ я создала себе репутацию относительно грамотного человека, на бетинг которого в условиях дедлайна можно и не тратить человеко-часы. Вот только те, у кого эта репутация создалась, еще не видели меня самой в условиях дедлайна В общем, это макси не только никто особо не вычитывал - его, строго говоря, практически никто не читал (в этом я их полностью понимаю - я сама читаю эту бредятину с трудом). Отчего же он при всём при том все-таки попал в выкладку? Очень просто - это был спецквест, одна из немногих выкладок с зависящим от вида работ количеством оргбаллов. А мой фичок, изначально задуманный как миди, к тому времени разросся до макси. Он стоил дохрена баллов, и я могу только с уважением относиться к людям, вовремя заметившим это и решившим как-то использовать несмотря ни на что. Тем более что это «ни на что» могло и впрямь казаться им не существенным: у меня, как я уже сказала, до этого случая была не такая уже плохая репутация. Но когда я сказала, что у меня есть личные причины поддерживать отмену оргбаллов, я имела в виду именно эту историю А теперь, собственно, сам фичок-с.
Бабушкин портрет
Название: Бабушкин портрет Автор: Седьмая Вода Бета: ее тут нет. Фэндом: Kuroshitsuji (манга), Хроники Амбера Размер: ФБ-макси Пейринг/Персонажи: OC, Винсент, Фрэнсис, Сиэль Категория: джен Жанр: кроссовер, AU, семейная хроника. Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: «Они смотрели друг на друга, как на ожившее зеркальное отражение. И, как и в случае с зеркалом, настоящим мог быть только один из них». Примечание/Предупреждения: ОЖП, теории заговора, OOC. Не учитываются события главы 85 и более поздних; расхождения с упоминаемыми там событиями, датами и отношениями являются непреднамеренными, а совпадения — случайными. Дисклеймер: мультивселенную придумал Роджер Желязны, персонажей — Тобосо Яна, фанатские теории — фанаты, и даже соединилось всё это как-то само собой…
Однажды, когда Винс еще не умел читать, мама прочла ему какую-то не то сказку, не то легенду...Однажды, когда Винс еще не умел читать, мама прочла ему какую-то не то сказку, не то легенду про рыцарей и драконов. Ему всегда читала именно мама, ничей другой голос он не переносил, они все были какие-то слишком неестественные: чтецы притворялись, что говорят, и как будто даже притворялись, что читают, — или, наоборот, слишком монотонные и невыразительные. Но и она в те времена еще любила это занятие — хотя иногда ее лицо и становилось слишком задумчивым и мечтательным для каких-то там детских книг, а взгляд будто уходил мимо страницы. Винсу иногда даже казалось, что она просто рассказывает что в голову взбредет, потому что нельзя же читать не глядя. Но потом, уже выучив буквы как следует, он несколько раз проверял, совпадут ли произнесенные слова с напечатанными. И они совпадали. В тот раз она тоже, казалось, одновременно читала сказку и думала о чём-то своем, а Винс, как всегда, внимательно слушал, тем более что он слышал эту историю впервые. Но когда сказка закончилась, он спросил: — А зачем пишут в книгах о вещах, которых не бывает? Что, не о чем больше? — Ну почему же, отнюдь, — мама, отложив книгу, посмотрела на него. — Иногда пишут о том, что было на самом деле. Иногда — о том, чего не было. Иногда — обо всём вперемешку. Но «не бывает» — не те слова, которыми стоит бросаться. Вещей, которых совсем-совсем не может быть, на свете… Ох ты ж, чуть не сказала «не бывает»! — она рассмеялась. — Скажем так: их очень мало. — Ну, например, драконов точно не бывает, — насупился Винс. — Только не надо говорить, что они были раньше и их всех поубивали рыцари. Я знаю, что это не так. Они придуманные, мне папа сказал. — Ах, ну если папа… — Ее глаза всё еще смеялись. — Разумеется, таких драконов не было раньше в этом мире, и рыцарям не приходилось с ними сражаться. К счастью для рыцарей. Да и для драконов тоже. — Ну так почему тогда про них пишут в книгах? Почему не написать про что-то, что есть на самом деле? Про тигров или… — Потому что… — она наклонилась к нему, одна черная прядка, не заправленная в прическу, почти касалась стола, — оно всё есть на самом деле. — Но ты же только что сказала… — «В этом мире», Винс. Я сказала: «В этом мире». — А в каком еще мире это может быть? — оторвав глаза от качающегося над гладкой поверхностью — заденет, не заденет? — темного локона, Винс вытаращился на мать. — Ведь если это драконы, то… — В разных. — И… какие они, эти… эти миры? — Разные, — ухмыльнулась она. — Какие угодно — все они могут существовать «на самом деле». Какие ты только можешь представить… Даже не так: какие я могу представить. — И драконы в них есть? — В них и не такое есть. — И феи? — к Винсу снова вернулось недоверие. — О да! — И… и туда можно как-то попасть? Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Потом она сказала: — Можно. И однажды мы там побываем — где хочешь. Только никому ни слова, ладно? Ни о том, что мы можем туда попасть, ни о том, что они вообще есть. А то ты, мой маленький лорд, останешься не только без проводника, но и без мамы, а ты ведь этого пока еще не хочешь, правда?
Однажды, когда Вин умел читать еще плохо и мама просиживала целые часы рядом с ним, потому что не была уверена, что, оставшись в одиночестве, он не употребит это время на какие-нибудь более легкие и менее полезные развлечения, они вместе разбирали одну книгу. Книга была не очень интересная — Вин полагал, что он уже вырос из сказок про драконов и рыцарей, хотя большинство окружающих его людей и считали, что для мальчиков вроде него это вполне подходящее чтение. Вин привык выделяться среди сверстников недетским здравомыслием, и попытки взрослых снова вернуть его к вере в сказочные чудеса, которой у него никогда и не было, казались ему нечестной игрой. Ладно бы еще этим занимался отец с его глупыми шуточками — его Вин вообще не принимал всерьез, хотя для приличия и старался это скрывать. Но мать, так гордящаяся тем, что он понимает, откуда происходят человеческие предрассудки, и всегда стремится — так же, как она сама, — к честному знанию… Такую двойственность он не мог понять, и простить ее было нелегко. Иногда, не справляясь с каким-то особенно неподатливым словечком — легенда, оказавшаяся довольно-таки старинной, была написана не самым простым языком, — он поднимал взгляд на мать, чтобы угадать по ее взгляду, правильно ли он прочел. Но ее лицо оставалось непроницаемым, оно не выражало ничего, кроме отстраненной насмешливости. На страницу она тоже не смотрела. Порой Вину начинало казаться, что она не слушает его вообще и давно погрузилась в свои мысли, но стоило ему сделать хоть маленькую ошибку, она тут же останавливала его и поправляла. Он был рад доказательствам того, что она действительно здесь, с ним, но всё же эти исправления его нервировали, и он старался быть внимательней и соображать побыстрее, чтобы их не было. Не собирался же он стать таким же, как все остальные мальчики, которые могут плохо учиться и допускать ошибки. С трудом дотянув до конца истории, Вин глянул на часы и сказал, надеясь, что благодаря этой маленькой уловке ему не придется начинать следующую легенду: — А вот как ты думаешь… Люди, которые читают такие книжки, верят в то, что там происходит, или нет? Наверное ведь, не верят, они же не дураки все. — Ну, это не такой простой вопрос, — протянула мама. — Думаю, во времена, когда эти легенды сочинялись, люди в драконов верили. Думаю даже, у них были причины в них верить. Но в истории любой легенды должен быть как минимум один человек, который выдумает что-то, чего точно не было, и расскажет это. И мне, в общем-то, гораздо интереснее не то, о чём думают читатели, а то, о чём думают сочинители. — Ну а что тут интересного? — Вин прикрыл книгу, оставив между страницами закладку, и отложил ее на стол. — Они-то точно знали, что выдумывают. — Да, но думали ли они о том, что для кого-то из читателей это будет правдой, или им было достаточно, чтобы им верили только понарошку? Вин пожал плечами. Вроде как было понятно, к чему она клонит, но всё же он не видел прямой связи между этой темой разговора и той, которую придумал он. — Видишь ли, Винсент, — продолжала она, и ему некстати вспомнилось, как когда-то она называла его «мой маленький лорд»… Тогда его это злило, но сейчас ему немножко не хватало старых дурацких прозвищ, — мне кажется, даже человек, который точно знает, что выдумывает что-то прямо сейчас, вполне может угадать что-то существующее в реальности. Или, по крайней мере, то, что могло бы существовать — пусть и не там, где выдумщик может сам с ним встретиться. Но способен ли на такое угадывание человек, который собирается обмануть? Вин нахмурился: — Ты спрашиваешь, может ли человек, который сочиняет историю, чтобы в нее поверили, и при этом знает, что просто выдумывает из головы… может ли такой человек угадать что-то, что случилось на самом деле, да? — Да, именно, — она улыбнулась. — У кого из них больше шансов — у того, кто выдумывает обман, который должен сойти за правду, или у того, кому достаточно читателей, знающих, что это выдумка? — Ну если подумать — тот, кто придумывает от фонаря, меньше старается и… и придумает что-нибудь невероятное — не в хорошем смысле, а такое, чего не может быть, — скорее второй, чем первый. А первый скорее угадает… Но с другой стороны — он же врет для того, чтобы скрыть правду? Значит, то, что он говорит, точно не правда. — Да, получается, так, — казалось, этот ответ чем-то ее разочаровал, но она не объяснила, чем. — Ладно, не бери в голову, Вин. Я еще поразмыслю над этим сама. Вин особо и не настаивал на том, чтобы самолично решать этот вопрос. В конце концов, не он его задал.
Однажды, когда Винс был еще мальчишкой, а Фрэнк так и вовсе малявкой, они пошли гулять к реке — с мамой, как это бывало почти всегда. Фрэнк просто носилась по берегу туда-сюда от переизбытка энергии — мама с нее глаз не спускала, потому что никто не мог угадать, куда она рванет в следующий момент, — а Винс меланхолично бродил вдоль кромки воды, собирая камешки и бросая их в плывущие мимо соломинки и пузыри. За пару дней до этого он, развлекая Фрэнк, случайно выдрал лист не из той тетради, из которой его бы стоило вырывать, и до сих пор пребывал в ожидании неприятностей, которые непременно произойдут, если это обнаружится, — поэтому и был не в настроении пускаться в какие бы то ни было предприятия сейчас. На воду рядом с его тенью упала другая, высокая — мамина. Скосив глаза и убедившись, что это именно она подошла неслышно и стала на берегу рядом с ним, Винс снова повернулся к реке и продолжил заниматься своим делом — то есть брать камни из пригоршни и по одному запускать их как можно дальше. Он знал, что мама любит смотреть, как они с Фрэнк играют, и не любит, когда они прерываются из-за ее присутствия. А потом подбежала и сама Фрэнк — хруст гальки под ее ногами был слышен издалека, — и теперь они стояли у воды все трое. — Люблю я смотреть на эти круги на воде, — сказала мама, и вот сейчас Винс остановился, хотя в ладони оставался всего один камень. Потому что такой голос и интонация у нее бывали тогда, когда она начинала рассказывать что-то интересное. Действительно интересное, не такое, как разная скучнятина из жизни древних греков и тому подобные вещи. — Думаю, эти букашки, — она показала на водомерок, призрачными зигзагами скользивших по поверхности, — понимают, откуда они идут. Наверняка они знают толк в волнах — они же, скорее всего, только и делают, что к ним прислушиваются. Не к таким высоким, но все-таки волна есть волна. Но до каких-то более мелких существ, микроскопических, вряд ли может дойти, что сейчас их качнула волна, что эта волна пришла с такой-то стороны, что она произошла от камня и что, если бы не камень, никакой волны бы не было… Несколько секунд они молчали. Винс усиленно пытался понять, что ему сейчас сказали: он по-прежнему верил, что это должно быть что-то интересное, но пока что особого смысла в сказанном не видел. Он мог только надеяться, что философскими рассуждениями из жизни водомерок дело не ограничится. И оно не ограничилось. Мама, тоже немного подумав, сказала: — Да нет, неудачная аналогия. Букашкам прекрасно живется и без волны. Скорее тут стоило бы представить людей просто рябью на волнах, но это уже чересчур, правда? Винс по-прежнему не понимал, о чём речь, но промычал что-то утвердительное, чтобы не выглядеть дураком. А вот Фрэнк спросила: — А почему люди рябь на волнах? — Потому что, — мама вздохнула, — если бы не «камень» и не «волны», их бы не было. Не было бы ничего, чему стоит давать имя. Только, конечно, лучше это объяснять без чепухи вроде камней и волн. Просто есть то, что существует по-настоящему, а есть просто видимость, которая зависит от этого настоящего — как волна от того, что ее вызвало, как отражение от настоящего предмета. Всё оно просто подчиняется формуле. — Какой формуле? — спросили Винс и Фрэнк почти одновременно: Фрэнк — потому что она еще не вышла из почемучного возраста, Винс — потому что он уже знал много разных формул и был не против о них поговорить. — Сложной… — сказала мама. — Очень сложной. Но когда-нибудь вы ее выучите, это я вам обещаю. Не один, так другая.
Однажды, когда Вину было лет одиннадцать, а Фран чуть меньше четырех, они пошли на берег реки — они часто ходили туда с мамой. Вот и сейчас она привела их туда, хотя Вин предпочел бы какое-нибудь более интересное место для прогулок. Фран было без разницы, она была пока что существом жизнерадостным и непритязательным, и сейчас она с воплями бегала вдоль берега, вгоняя Вина в еще большее уныние. Мама всё свое внимание, естественно, посвящала дочери — за ней был нужен глаз да глаз, — и Вин стоял у воды в полном одиночестве, мрачно кидая в загаженную реку камни. Это полностью соответствовало его настроению: пару дней назад он не удержался и подправил карандашом несколько рисунков в учебнике на свой вкус, а стереть эти украшательства не получилось. Так что сейчас, ожидая неминуемой нахлобучки, которая должна была его настигнуть, как только кто-нибудь из взрослых заметит полустертые линии в неподобающих местах, Вин не старался вести себя хорошо: получать — так за многое сразу. За спиной послышались шаги — сначала легкие, материнские, потом топот молодого слоненка, который каким-то образом производила Фран. Вин не любил, когда у него вот так стоят над душой, но прерывать свое занятие не стал. Всё равно они вряд ли могли предложить ему другое. Да и камешков, которые он набрал у берега, оставалось еще немало, не выкидывать же их. Но когда в кулаке оставался всего один, мама все-таки заговорила. — Круги на воде — поначалу они такие правильные, как будто кто-то хотел начертить их специально, — сказала она грустно. Кажется, она собиралась опять начать философствовать о жизни. Лучше бы что-нибудь рассказала: в истории она, например, классно разбиралась. Особенно в новой. — Может быть, вся наша жизнь, всё наше существование — это просто волны от камня, который кто-то бросил и забыл о нём? Если бы волны были разумны, они бы даже вот этим водомеркам — видите, там, по воде бегают? — смертельно завидовали. Считали их чем-то более настоящим, чем они сами. Потому что водомерки вольны бежать куда им вздумается — это, наверное, что-то сверхъестественное с точки зрения волны, которая только и может, что раствориться. Вин помалкивал, надеясь, что продолжения не будет. В философские беседы с мамой он давно не вступал. Сначала во время редких споров с ней он всегда проигрывал: не может семилетний мальчишка тягаться в логике и знании жизни с взрослым, пусть даже это всего лишь женщина, и к тому же, как считали некоторые, не совсем нормальная женщина. А потом он начал потихоньку прогибать всю эту унылую философию под себя — находя аргументы для того, чтобы опровергнуть сначала незначительные следствия, а потом и ключевые ее точки. И это было еще хуже, потому что переубедить маму было невозможно, но каждый раз, когда дело начинало идти к поражению в споре, она впадала в гнев. Нет, Вин предпочитал, чтобы она говорила как сумасшедшая, а не вела себя как сумасшедшая. Даже если и то и другое случалось редко. А вот Фран пока что не осознала всего этого, поэтому разговор поддержала: — Почему раствориться? — Потому что так устроен мир, — со злостью сказала мама. — Как огромная заводная игрушка — пружины, шестеренки, звон колокольчиков. Красиво, впечатляюще, но шестеренка не может сама выбирать, в какую сторону и когда ей крутиться. Волна рано или поздно разобьется о берег или затеряется среди других волн — все волны в мире подчиняются одному закону. И все люди тоже устроены на один манер. Мы ничего на самом деле не можем изменить, мы можем только прожить жизнь в мире, который от нас не зависит. Чем сильнее мы колотимся в стену, тем она крепче и тем слабее наши руки. Смерть — единственный способ выйти за пределы жизни. Но и там, подозреваю, продолжится то же самое — другой угол поворота шестеренки, не более того. — А зачем выходить? — спросила Фран, и одновременно с ней не удержался Вин: — Бог устроил этот мир неправильно, по-твоему? — Это не вопрос правильного и неправильного, — сказала мама. — Я прекрасно понимаю, что иначе не может быть — и в этом смысле всё «правильно». Я просто хочу понять, есть ли хоть что-то выходящее за пределы этого механизма — бегают ли по этим волнам водомерки. Но если да — мы всё равно никогда не узнаем, не являются ли они тоже частью механизма, еще более грандиозного. Во всяком случае, я уже не узнаю. Слишком поздно. А вот насчет вас я не могу быть уверена. Может быть, когда-нибудь…
…Клаудия была иностранкой. Может, из Италии, а может, из Испании — в общем, откуда-то с юга Европы. Это ни в чём особенно не проявлялось, она даже говорила без акцента, правильнее многих, разве что употребляла порой старомодные обороты, какие встречаются только в книжках — да в речи людей, по этим самым книжкам учивших язык. И вела она себя с первых дней так, будто и не в чужой стране выросла, — ничему не удивляясь, ничего не боясь и нигде не проявляя простительного для иностранцев невежества. И всё же о том, что она не здешняя, не забывали: на это удобно было списывать все ее странности, а их у Клаудии — или, как ее чаще называли, Клодии — было немало. Больше списать их было не на что: и с происхождением, и с воспитанием, и с образованием у нее было всё в порядке. Нет, ничего по-настоящему глупого или предосудительного она не делала. Просто отличалась от других — и не всегда легко было объяснить, чем. Она не те вещи считала важными, не те решения принимала, не так оценивала людей и себя, даже собственных детей воспитывала как-то не так. Да что там все эти высокие материи — в любой толпе она притягивала взгляды, и не восхищенные, это-то при ее красоте было понять легко, а остановившиеся на ее лице в невольной попытке распознать, с чем столкнулся. Походка, взгляд, улыбка — всё у нее было неправильное, другое, чужое. Можно сказать, Клодия была существом другой породы — как выросший на воле хищник среди домашних животных. С первого взгляда вызывая у многих такие подсознательные опасения, она чаще всего их подтверждала. Нет, никому, кроме настоящих врагов — а речь сейчас не о них, — она не чинила никаких неприятностей, ни с кем из знакомых не вступала в открытое противостояние из-за пустяков — но за внешним дружелюбием проглядывала жестокая нехватка уважения к окружающим. Ведь, притом что ее собственные увлечения и проекты зачастую выглядели бессмысленной тратой сил, к чужим интересам она относилась как к чему-то вроде детской игры. Кому понравится, когда на него смотрят свысока? А Клодия, казалось, и не пыталась скрыть, насколько ей всё равно, что о ней подумают, — она продолжала выбирать не те темы для разговора и не тех людей для знакомства, не так одеваться и причесываться, не так делить обязанности между собой и мужем… Впрочем, не стоит забегать вперед. Далеко не сразу она дала повод к распространявшимся в преступном мире Лондона слухам, будто долг королевского цепного пса отныне выполняется королевской цепной… особью женского пола. Да и сам Роджер Фантомхайв женился на красавице южанке еще до того, как полностью приступил к этой неприятной и неблагодарной работе. Согласно семейному (и не только семейному) преданию, Клодия покорила его тем, что невероятно метко стреляла из лука. Если быть точнее, этим она его заинтересовала — включая ее ответ на вопрос, как такое возможно. Может, она ответила ему, что долго тренировалась, а когда он, пытаясь сделать комплимент, сказал, что такая юная девушка никак не могла настолько долго тренироваться, только непонятно усмехнулась. А может, она просто сразу смутилась и сказала, что всему учится очень быстро, потому что вкладывает в каждое свое увлечение все силы. Так или иначе, началось всё с лука и стрел, которые держал вовсе не Амур, а сама Клодия. В общем-то это можно было бы назвать символом всей ее жизни — она никогда не ждала подарков небес, а пыталась как-то ухватить их сама. Знала ли она, что этот неуклюжий молодой человек, пухлое лицо которого казалось смешным и добродушным, если не обращать внимания на недобрый блеск маленьких умных глаз, — наследник не только графского титула и поместья, но и мрачноватой должности, о которой не принято говорить вслух? Скорее всего, да, с самого начала. Было ли это аргументом «за» или «против»? Еще более простой вопрос: никто из знавших Клодию не поставил бы на второе. Выйдя замуж, она, казалось, порвала со своим заграничным прошлым. Проявилось это хотя бы в том, что она даже сама себя начала называть Клодией, а не Клаудией, как бывало раньше. Также она сплавила домой родственников, с которыми приехала в Англию, — может, это был брат, действительно очень похожий на нее длинноволосый красавчик, такой легкомысленный, что казался младше нее, а не старше (эта иллюзия только усиливалась тем, что Кло, пожалуй, выглядела слишком зрелой для своих шестнадцати лет), а может, какие-нибудь дядя и тетя, еле-еле говорившие по-английски и боявшиеся всего незнакомого… Так или иначе, избавившись от всего этого чересчур колоритного балласта, даже от прежних слуг, она окончательно вступила в новую жизнь — жизнь графини Фантомхайв. Поначалу она немало расстраивала мужа тем, что у нее долго не было детей, — он уже успел понастроить себе масштабные планы семейной жизни, которые никак не хотели сбываться. Это даже стало причиной довольно бурных выяснений отношений — особенно при жизни старшего Фантомхайва, который, хоть и прошерстил кучу заслуживающих полного доверия источников в поисках какого-нибудь компромата на эту пытающуюся втереться в его семью иностранку и не нашел ровным счетом ничего, всё равно недолюбливал невестку. Но после того, как старый граф отправился к праотцам, Роджер, пожалуй, даже порадовался, что Клодия может посвящать жизнь исключительно мужу, не растрачивая время и силы на детей — в конце концов, кому нужны наследники, если им нечего будет унаследовать, кроме дурной славы? Потому что он, взвалив на себя предназначавшийся ему груз в полной мере, почти сразу почувствовал, что он ему не по силам. Сколько он ни готовился к своей участи, реальность всё равно оказалась слишком запутанной, слишком нечестной, слишком грязной для него. Он увязал в ней, как в трясине, — одинокий маленький воин, собравшийся всерьез защищать интересы государства там, где даже само государство, казалось, делает всё вопреки собственным интересам, что уж говорить о людях? И вот тогда, когда он сосредоточенно шлепал через очередное жизненное болото, зная, что ни возврата, ни шанса добраться до противоположного края у него уже нет, неожиданно обнаружилось, что он на этом пути не один. Что рядом есть кто-то, кто может поддержать, подсказать, на время перехватить тяжелую ношу. Что жена годится не только на то, чтобы было на кого огрызаться вечными «Ты ничего не понимаешь в моей жизни, так хотя бы не мешай» и «У тебя только твои картинки и стрелы на уме, а мне и поговорить не с кем». Однажды тихо и неприметно — честное слово, он был тогда слишком занят, чтобы обращать внимание на подобные перемещения рядом с собой, — встав рядом с ним, она так и осталась «в строю». Правда, он по-прежнему не смог бы сказать, что она его понимает — она всего-навсего разбиралась в его делах, — и что ему есть с кем поговорить — но зато было кому поговорить с ним, — и что она забросила рисование или стрельбу ради его интересов — но на его интересы у нее всегда находилось время. Ему могло быть обидно, что у него нет нормальной, правильной, уютно-душевной жены, но зато у него был такой деловой партнер, которому можно было подкинуть любую задачу и который с явным удовольствием и без серьезных ошибок эти задачи решал. Роджер не был бы Фантомхайвом, если бы не воспользовался этим. Когда, после восьми лет брака, она сообщила, что ждет ребенка, сюрприз был не только приятным. И уж совсем неприятно было после рождения этого ребенка окончательно убедиться в том, что возврата к прошлой жизни не будет. Что Клодия — по-прежнему не отказываясь давать ему ненавязчивые, но полезные советы, копаться в бумагах или морочить кому-нибудь голову на светских приемах — с ночными прогулками в мужской одежде и скоропалительными поездками в какую-нибудь экзотическую страну покончила раз и навсегда. А уж когда родилась еще и Фрэнсис, Клодия объявила, что и так слишком много упустила в воспитании сына — и второго ребенка не доверит никому. А Роджер уж как-нибудь справится без нее — опыта у него теперь для этого вполне достаточно. Один из ее аргументов звучал примерно так: — В конце концов, нужно, чтобы человеку было что вспомнить перед смертью. А ты что вспомнишь, милый — «Эта чумазая стерва вырывала у меня из рук письма королевы и не дала мне ничего сделать самому»? И, сказав это, может, печально вздохнула, а может, засмеялась.
Однажды Винс вернулся в Фантомхайв-мэнор на каникулы. Ему всегда нужно было какое-то время, чтобы перестроиться из школьного режима на домашний и обратно или привыкнуть к какому-нибудь изменению домашнего режима — например, когда кто-нибудь из родителей уезжал по делам и другой пытался хотя бы на неделю, но установить свои порядки и за пределами своей половины. Но обычно Винсу на это хватало одного, в крайнем случае двух дней, после чего он входил в новую колею так уверенно, будто катился по ней всю жизнь, а в тот раз он почему-то застрял в неопределенном состоянии надолго. Всё было не то чтобы новым, а каким-то чужим — будто он смотрел на родной дом со стороны, даже не как гость, а как зритель в театре. И все люди будто играли свои роли, а достучаться до них настоящих было слишком сложно, да и не нужно — так же, как не нужно было никому пытаться найти за его собственным фасадом настоящего Винсента. У Винса даже возникло недоказуемое ощущение, что отец эту перемену в нём заметил и она ему понравилась, что он тоже знал, всегда знал эту тайну — про людей, разыгрывающих бесконечный скучноватый спектакль друг перед другом, — и был рад, что ее не придется как-то специально открывать сыну, потому что тот догадался обо всём сам. Никогда они не ладили так хорошо, как в то короткое лето, когда можно было ничего не прояснять и не доказывать, а спокойно притворяться — взрослым и ребенком, отцом и сыном, графом и его наследником, теперешним псом королевы и будущим. Говорить о бизнесе и о школе, о преступлениях и крикете, политике и философии. И понимать друг друга — через всё это, а не через реальность, в которой один был ленивым и равнодушным, хотя и сообразительным подростком, а другой — ограниченным и лицемерным, хотя и хитрым мужчиной. А вот матери что-то в новом поведении Винса упорно не нравилось. Она не старалась дать это понять, но он видел это — не как часть роли, а как то, что под ней скрывалось. Но он не пробовал ни разобраться, в чём дело, ни как-то это изменить — именно потому, что «пьеса» этого не предусматривала. Только за три дня до его отъезда мать решила что-то предпринять. И это что-то, каким бы знатоком жизни ни чувствовал он себя в то лето, оказалось неожиданным. Совсем неожиданным. Прервав занятие посередине — Фрэнк могла благодарить Винса за то, что на тот день с фехтованием для нее было покончено, хотя, может, и не он один давал поводы к этому поступку, — мама объявила, что сейчас они идут на прогулку — как в старые деньки, втроем. Винсент послушно положил на место книгу, которую только что взял со стола, и пошел собираться. Он надеялся, что они просто погуляют немного в саду, но мать уверенно вышла за ворота и направилась по проходящей мимо поместья дороге куда-то на север. Винс те места знал хорошо и, в общем-то, любил — старый лес, в котором еще сохранилась кое-какая живность, квадратики полей на горизонте, блеск речки, виляющей по дну долины… Поначалу всё и было точно так, как он помнил с детства, со «старых деньков»: дорога, показав напоследок одну из боковых башен Фантомхайв-мэнора, завернула вокруг леса, река, пару раз ослепительно сверкнув на солнце, снова затерялась среди высоких елей, деревья справа стали еще толще и выше, накрыв дорогу прохладной тенью. Минут через двадцать небольшой уклон слева должен был перейти в ныряющий круто вниз обрыв, с которого и открывалась та панорама. Винс не ждал этого с нетерпением, он вообще-то был занят рассказом о том, как ловко ему удалось поставить на место самодовольного учителя истории, но где-то на краю сознания всё же отмечал свой путь на воображаемой карте и готовился увидеть знакомые места. Однако это почему-то не произошло. Вместо этого дорога сузилась, превратилась в размытую дождями тропинку, над которой древние полувысохшие деревья сплетали кроны так низко, что она стала похожа на темный мрачный коридор. Об идиллическом солнечном дне, оставшемся где-то позади, здесь ничего не напоминало. Винс удивленно озирался по сторонам, пытаясь понять, почему он ничего этого не помнит, но помалкивал об этом и продолжал как можно более спокойно болтать о всякой всячине: выдавать свою невнимательность, былую или — если они успели свернуть на какую-то боковую тропку — нынешнюю, не хотелось. Бесстрашная Фрэнк тоже ничего не говорила, но по ее лицу было видно, что она уже мысленно выстраивает оборону против стаи волков, или бешеного медведя, или сказочного болотного монстра — мало ли что могло прийти ей в голову. Так что единственной, кто мог заговорить о том, что их волновало, оставалась мама. — Мрачновато здесь, пожалуй, — сказала она. — Я бы даже сказала, ужасно противно, — поспешила согласиться Фрэнк. — Раньше мы никогда здесь не гуляли. — Надо перебраться в более приятные места, — кивнула мама и пошла дальше по всё той же тропинке. Буквально через несколько десятков шагов деревья стали зеленее, сквозь ветки начало пробиваться солнце, испестрив землю под ногами бесчисленными круглыми бликами, а за тут же подвернувшимся изгибом тропинки лес взял и кончился вообще. — Где мы? — ошарашенно спросил Винс, глядя на вьющуюся среди полей широкую пыльную дорогу, на которую нанизывались, как бусины, селения из белых фахверковых домиков. — Это не Блэкфорд… — Естественно, это не мог быть Блэкфорд, различить ту кривоватую развилку дорог можно было бы с любого ракурса. — Мы не могли так быстро пройти лес насквозь, — Фрэнк, нахмурившись, тоже вглядывалась в пейзаж. — И выйти из него с той же стороны не могли бы, речки-то нет. Винс, решив задействовать свои знания по географии и астрономии, закрутил головой в поисках какого-нибудь глобального ориентира — солнца, луны, собственной тени, наконец. Да так и замер. Позади него леса не было. Ни светлого, ни темного, ни родного, ни чужого. Просто травянистый холм, на который взбиралась эта проселочная дорога. На верхушке холма, будто в насмешку, торчало одинокое дерево. — Как это… возможно… — выдавил из себя Винс. Фрэнк резко обернулась вслед за ним. — Мы заблудились, — сказала она тонким голосом. Винс хотел сказать, что, если бы они заблудились, это выглядело бы не так, но не стал окончательно разрушать ее картину мира — достаточно, что его собственная трещала по швам. — Нам надо идти на запад и выйти к реке… По реке мы всегда дойдем домой. — Да, выйти к реке было бы неплохо, — сказала мама и, развернувшись, зашагала вверх по холму, всё дальше от безымянных деревушек. Винс и Фрэнк поспешили за ней, почему-то чувствуя, что поодиночке они здесь затеряются еще безнадежнее, чем втроем. А потом они поднялись на верхушку и остановились, потому что река была уже там, далеко у подножья холма, она лениво поблескивала в лучах уже клонившегося к закату солнца, подсвечивая темные рощи, будто второе небо, — пересекающая мир от горизонта до горизонта, медленная, величественная, такая широкая, какой никогда не бывало не только в окрестностях Фантомхайв-мэнора, но и во всей Англии, прекрасная и чужая река.
Однажды Вин приехал в поместье на летние каникулы. Он должен был уже привыкнуть и к школе, и к временным возвращениям домой, но каждый раз подолгу не мог встроиться в новую — бывшую старую — жизнь. В свои первые каникулы он так и проходил всё лето по дому маленьким серьезным чужаком, пытающимся оценивать всё по новым правилам — и раз за разом убеждающимся, что они здесь неприменимы. Он не мог не видеть, что взрослые, с какой стороны ни погляди, поступают неправильно — что отец ведет себя совсем не так, как велят проповедуемые им самим идеалы, что мать проповедует идеалы, в соответствии с которыми жить невозможно вообще, что их гости все до одного — темные личности, по которым горькими слезами плачет тюрьма, и что горничная Эмма — порядочная неряха. И при этом он не мог позволить себе видеть это — потому что это было свое, неизменное, необходимое, бесценное. Хотя Эмме, если быть честным, он все-таки попробовал дать пару советов. И остался крайне недоволен собой, потому что не смог заставить принимать себя всерьез — единственным, чего он добился, была снисходительная улыбка на ее мужеподобном лице. Он понимал, что должен будет что-то с этим сделать, когда станет взрослым. И так же хорошо понимал, что ему этого не хочется, что лучше всего было б, если бы всё оставалось как раньше. В те времена, когда взрослые были правильными, а он сам — доверчивым. Так просто и легко было считать, что они защищают закон и порядок, и понимающе кивать, когда они говорили, что ради этого иногда приходится делать вещи, которые можно было бы назвать преступлениями, если бы они совершались для личной выгоды, а не на благо общества. Да что там — он и сейчас это понимал. Но не видеть в отцовских махинациях той самой личной выгоды уже не мог. И сейчас Вин должен был решить, что выбирает он сам. Времени оставалось всё меньше: именно этим летом отец начал знакомить его с кое-какими своими делами, и надо было определиться, что принимать за основу — его слова или его поступки. И в любом случае это означало разлад, а Вин не хотел разлада — пока еще не хотел. Он даже завидовал отцовской способности укладывать в голове десятки противоположных идей, при необходимости вытаскивая на свет любую приглянувшуюся, — хотя себе такого бы не желал. Для него облегчением были часы, когда отец какое-то время не противоречил если не фактам, то хотя бы логике, и ради логики мог и сам махнуть рукой на факты. Менее приятными, но, пожалуй, более полезными были моменты, когда отец, отложив в сторону пафос и мораль, просто делился опытом. Найти во всём этом мораль Вин рассчитывал сам, когда-нибудь потом, когда соберет достаточно информации. Если бы только отец не прыгал постоянно от теории к практике и обратно — от этого Вину постоянно хотелось с ним спорить, а он споров не терпел. Пока что мама была единственным человеком, которому отец позволял возражать себе — не отдавать приказы, не отказывать в прошениях, а именно возражать. Добавить к этому списку еще такую мелочь, как четырнадцатилетнего Вина, он пока что не был готов. Да и сам Вин не чувствовал никакого удовлетворения от попыток что-то доказать ему. Приводить простые логические доводы и получать в ответ вместо таких же логических опровержений какое-нибудь «Ты просто не понимаешь очевидных вещей!» — это было хуже, чем запутываться в перевернутой логике мамы. Но с матерью он тоже перестал находить общий язык. Точнее, он перестал находить поводы для разговора — такие, какие удовлетворяли бы ее. Когда она занималась чем-то сама — например, рисовала, — все слова казались лишними, и Вин решил, что она вообще не любит, когда говорят под руку. А почти всё остальное время мать проводила с Фран, гоняя и нагружая ее так, как никогда не нагружала и не гоняла самого Вина, — он не знал, ревновать или сочувствовать. Вин не удивился бы, если б узнал, что Фран могла бы учиться в одном классе с ним и не отставать. В его собственном детстве тоже было немало сложных заданий и долгих тренировок, но Фран относилась к ним как-то слишком уж серьезно — а мать, похоже, слишком серьезно относилась к ее готовности учиться. Как-то раз он наблюдал за одним из их занятий — по фехтованию. Не то чтобы кто угодно мог в это время заходить в зал и глазеть на них, но для Вина они делали исключение, а может, просто не обращали на него внимания. Он сидел в углу и читал, время от времени поглядывая на них. Фран чуть не падала от усталости, мать, казалось, этого не замечала. Снова и снова она заставляла дочь повторять какие-то неидеально удающиеся движения. Вин, кстати, все эти приемы уже знал, и тоже знал неидеально. Но с ним она за все эти каникулы позанималась ровно один раз, осталась недовольна тем, что увидела, но попыток изменить что-то к лучшему не предпринимала. Другого учителя она, ясное дело, тоже не наняла. Каникулы уже подходили к концу, а Вин так и не ощутил себя, как раньше, ее сыном. Хотя она его матерью оставалась — тут не изменилось ничего. Сейчас, под лязганье рапир, пыхтение Фран и замечания матери, звонким эхом отдающиеся от стен, Вин решил сделать последнюю попытку. Дождавшись маленького перерыва, он сказал: — У Фран уже здорово получается. — У нее получается не лучше, чем нужно, — отрезала мать. — Достаточно того, что тебя все захваливали. — Значит, у меня всё получается хуже, чем нужно? — он отложил книжку и подошел поближе. — Не всё, — улыбнулась она. — Но Фран тренировки сейчас полезнее, чем тебе, поэтому нечего смотреть на нас такими завидущими глазами, ладно? — Ладно, — смутился Вин. Немного помолчал и сказал: — Знаешь, у меня с учителем истории чуть не война получилась. Из-за того, что я знал больше, чем он. — Ну и кто победил? — поинтересовалась мать. — Да никто, в общем. То есть оба. Он убедился, что я прав, на этом всё и закончилось. И… спасибо тебе за то, что я знаю больше, чем он. — За что же тут благодарить? — пожала плечами она. — За то, что тебе предоставилась возможность повоевать с учителем? — И за это тоже, — засмеялся он. — За то, что хоть где-то я могу точно знать, что я прав. — Так, — она развернулась к нему. — Ну и где же ты точно не знаешь, что прав? — Везде, — мрачно ответил Вин. — Везде, где дело касается людей. Даже с этим учителем… Я хорошо понимал, какого ответа он ожидает. По самой формулировке вопроса это было видно очень хорошо. Я мог спокойно сказать то, что от меня требовалось, получить хорошую отметку, и ничего бы не было. Я выбрал другое — начал рассказывать, как всё было на самом деле. И я до сих пор не знаю, стоило оно того или нет. — Принято считать, что истина стоит того, чтобы защищать ее, — усмехнулась мать. — Вранья и предрассудков в мире и так предостаточно, Вин. Чем его будет меньше, тем лучше для вселенной. Кстати… О чём вы спорили? Может, ты еще переоценил свои знания — и недооценил его? Вин только открыл рот, чтобы всё рассказать, но она прервала его: — Так, здесь это ни к чему, в кабинет в такую погоду тоже идти не хочется. Может, пойдем погуляем? До ужина еще есть время. — Тогда я пойду задачи порешаю? — предложила Фран. Винсент поморщился. Нет, решать задачи — это нетрудно, это иногда даже приятно, но не после же всей этой беготни и прыжков в неудобных позах. — А вот и нет, ты пойдешь тоже. Какие занятия без свежего воздуха? Фран кивнула без особого энтузиазма. Вряд ли ей сейчас хотелось еще куда-то идти. Впрочем, потом ей, кажется, даже понравилось. Вину, ясное дело, понравилось тоже. Но полностью он убедился в том, что день прошел не зря, не тогда, когда они шли по лесу, громкими голосами распугивая птиц, не тогда, когда они, еле добравшись до Блэкфорда и отдохнув минут двадцать, решили все-таки идти обратно пешком, не тогда, когда Вин вдруг — он сам не запомнил, по какому поводу, — сказал, что у него все-таки самая лучшая сестра на свете, и Фран вытаращилась на него удивленно и восторженно. И даже не тогда, когда мама, задумчиво глядя на ветки над головой, сказала что-то вроде «Бывают же дни, когда так легко и кажется, что можно делать всё, что захочется, — но почему так редко?» А когда она спросила: — Ты же понимаешь, что бы сделал твой отец, если бы заметил ошибку учителя? — И, когда Вин кивнул в ответ, продолжила: — Так вот… Когда от этого действительно зависит что-то более важное, чем баллы, то и поступать надо так, чтобы добиться своей цели. Даже если делать приходится что-то еще худшее, чем повторение чужой лжи про причины давно закончившихся войн. Относись к этому как к игре вроде шахмат, твоя правда — лишь одна из фигур, ей не обязательно делать ход. Но никогда не соглашайся, если кто-нибудь предлагает тебе полностью поменять правила вместе с целями игры на те, что придумал он. Роджер обычно играет в чужие игры — и когда-нибудь он не сумеет с этим справиться. Тропинка, по которой они шли к дому, наконец-то выбралась из леса — закатное солнце начало пробиваться сквозь деревья так давно, что они уже устали ждать, — и слилась с дорогой, проходящей здесь у самого края обрыва. Далеко внизу, в долине, вилась река, в ней мирно отражалось розовое небо. Мама, наклонившись к Вину, тихо сказала, почти шепнула ему на ухо: — Так вот — не играй по чужим правилам, не играй по общим. Только по своим и только в свои собственные игры. Только и всего. -------------------------------------- /1 - 2 - 3 - 4/
Не так давно осознала, что к списку вещей из навсегда или надолго ушедшего прошлого - вроде "Я застала времена, когда пятидюймовые дискеты всегда было куда воткнуть" или "Я помню времена, когда покупка обоев для ремонта состояла из двух шагов: а) дождаться, когда в магазине стройматериалов будут обои, б) выбрать, какой из двух видов больше подходит для комнаты" - пару лет назад прибавился еще один пункт: "Я помню времена, когда «Как звали доктора Ватсона?» был жестоким вопросом на засыпку" ))
Ну а вдруг попадется год, который я смогу опознать )) Да и про те, которые не смогу, интересно будет раскопать какую-нибудь инфу.
От stranniy_chelovek - 1993 читать дальшеСледующий год после войны. Единственное, что я могу вспомнить точно (хотя и не достоверно ) - в этот год пустили троллейбусы между Тирасполем и Бендерами. Их должны были пустить на год раньше, но этого не произошло по понятным причинам. Открыли ветку под какую-то памятную дату - то ли 19 июня, то ли, наоборот, в годовщину ввода миротворцев или что там принято считать за конец. И мы всей семьей на одном из первых троллейбусов прокатились. Напротив нас сидела семья с маленькой собачкой. Собачку укачало. Сильно укачало. Это произвело на меня сильное впечатление, одно из последствий которого держалось целый год, пока попавший мне в руки журнал "Наука и жизнь"... Ладно, неважно. Оставим собачек, крысок и гномиков в покое, речь не о них. Кстати, в школу мы всё равно большей частью ходили пешком, до Паркан совсем недалеко. Что еще могло произойти в этот год? Значит, мне было четырнадцать, я перешла из восьмого класса в девятый. Кажется, на олимпиады я тогда еще не ездила. Думаю, тогда мы уже (или еще) жили довольно бедно. Возможно, мои лучшие в мире сапоги с заплаткой я начала носить именно тогда. Нет, они реально были лучшими. В более мягких у меня ноги неэстетично выворачиваются в стороны. Впрочем, не исключено, что это все-таки было позже. Но барахло мы еще не распродавали. Хотя, возможно, пытались сдавать в букинистический отдел книги. Удалось нам это, кажется, только с одной книгой - "Короткие романы" Жюля Верна, потому что книги из серии "Мир приключений" пользовались большим спросом. Да, в том числе и поэтому я никаким образом не могла поучаствовать в написании фанфика про Паспарту )) Кстати, откуда у нас эта книга вообще взялась, я не помню, совсем. Но что мы не распродавали барахло - это точно, потому что бабушка еще не подарила своей знакомой с рынка учебник "Happy English" - у меня ведь еще должно было быть время по нему хоть немного поучиться, а мне не кажется, что это было раньше. Вообще логично предположить, что всерьез за английский я взялась только в девяносто пятом, а вот когда мама начала со мной заниматься? По-моему, тоже не в девяносто третьем, а попозже. Она ведь должна была сначала вообразить, что немецкий я более-менее выучила, а я ведь только на олимпиаду впервые поехала в девятом классе, за десятый. А с другой стороны, вроде я себя в этих воспоминания - где со мной занималась еще она - сильно большой не ощущаю... Не помню ( Возможно, таких попыток просто было несколько. Или занятия по учебнику для пятого класса меняют ощущение собственного возраста )) Я голодный демон фанат, которому нечего почитать про предмет фанатения. Каждое упоминание отмечается мысленной закладкой. Подшивка "Юности" перебрана и почти вся перечитана, и раскопки внезапно оказались успешными ) Я уже не пишу про Миху Лимона, хотя всё еще не оставляю надежды создать эпическу трилогию о несуществующих бендерских гопниках со сложными судьбами. Или хотя бы цикл рассказов про войну. Как будто я что-то о ней знала. Впрочем, тогда я по крайней мере помнила всё, что мог помнить цивил, мирно просидевший всё лето на балкончике и каждый день смотревший телевизор. Но в общем и целом я уже переключилась на Фенеду. Заброшенная история о космическом пирате вдруг ожила и выбросила кучу некрасивых ростков, полных политоты и национализма. Я всё еще лишена представления о правилах приличия и на переменах громко пою. Мама уже ведет тот класс, в котором учился Митов Кирилл. Возможно, именно в том году я сидела где-то сзади в том числе и на их уроках, когда у меня выпадало окно - физкультура или болгарский. На болгарский я сначала ходила, а потом перестала. "Бяла спретната къштурка, две липи отпред. Тука майчина милувка сетих най напред"... В общем, год как год, ничего экстраординарного.
От hanna-summary - 2010 читать дальшеС этим проще: можно подсмотреть в блогах, они у меня в то время уже были. В этот год умерла бабушка. Не думаю, что есть смысл вдаваться в детали Практически сразу после этого мы начали ремонт на кухне и поехали на море. Ремонт это был не первый, они у нас были почти каждый год, а вот поездка первая. С ремонтом не задалось. Чуваков, которые должны были поменять дверь, пришлось ждать очень долго, - да и дверь, кстати, оказалась не супер, хотя хвалились они знатно, - потом нужно было ждать еще кого-то... В общем, в конце концов, кажется, мы так и уехали, оставив раздолбанную кухню, из которой мама только выгребла мусор, оставшийся после демонтажа кладовки (она, как выяснилось, сообщалась здоровенными щелями с шахтой лифта... ладно, трудно объяснять, тем более что я всё равно этого и не видела). Хотя нет, дверь, кажется, уже поставили... Или не поставили? Я помню, что после отклеивания с нее защитных бумажек мы обнаружили, что одно стекло было разбито, и заставили тех чуваков его заменить бесплатно, хотя потом вспомнили, что один раз эта дверь реально захлопнулась из-за сквозняка, так что, скорее всего, они были и ни при чём. Итак, мы поехали в Коблево. Нельзя сказать, чтобы я там очень хорошо отдохнула, но зато развиртуализировалась. Получила кучу подарков, включая две книжки Акунина и диски с еще недоскачанной тогда "Тетрадью смерти". А вот маме, походу, вообще никакой радости не было, да еще и на солнце она обгорела, из-за меня, между прочим. Ах, да. В этот год я впервые сменила не просто объект фанатения, но и фэндом - не обрывая пока еще связей с Изюмом, перешла в тусовку "Тетради смерти". Мне очень не хотелось этого делать, но и не сделать этого я не могла. Посоветовал мне это аниме Чарли и, наверное, потом пожалел об этом... А может, наоборот, порадовался. Потом, попозже. В общем, я начала его скачивать и, быстро досмотрев "Евангелион" - я тогда болела и могла смотреть несколько серий подряд - начала смотреть. Когда закачанное закончилось, начала читать мангу - тоже впервые в жизни, - а потом и досмотрела аниме на вот этих самых дисках. В процессе я еще пыталась пересказывать это дело маме. А в Коблево и показать ей пыталась первые серии (ноут я взяла с собой). Ей не понравилось ) Вскоре я уже написала кучу маленьких тупых фанфиков и записалась в сообщество, где их можно было бы опубликовать. И обзавелась новым кругом дайрифрендов, знакомым по этим сообществам. Также именно в этом году я открыла для себя Правдоруб. Наверное, зря ) Я уже катаюсь на роликах, и, возможно, у меня еще не сперли наколенники и прочую амуницию, но я уже немного разочаровалась в этом занятии, чувствуя, что достигла своего потолка. Когда приближается отпуск, я делаю перерыв, чтобы не сломать руку в такое неподходящее время ) Если бы мне по-настоящему нравилось кататься, я бы этого не делала. Впрочем, тогда я катаюсь довольно хорошо. Сейчас я, например, побоялась бы съезжать вниз через весь парк, а тогда я это делала, причем разными маршрутами, а не только каким-нибудь одним самым безопасным. Мама говорит, что мы теперь должны теперь беречь друг друга и хорошо ладить. Мне это кажется странным: а раньше, что ли, не должны были? Наверное, я что-то пишу в соавторстве по мелочам, потому что цепочку мне, скорее всего, подарили именно в Одессе... Не помню ( Я переслушала имеющийся у меня диск "Агаты Кристи" и кое-какие песни записала на телефон. Но в Коблево их, кажется, пришлось удалить, чтобы освободить место для фотографий. Фотографии всё равно оказались неудачными ) Впрочем, музыку на телефон я тоже еще закачивала не раз. Возможно, уже в этот год я впервые нахожу пвп, существование которой я могу постичь Там очень необычный пейринг и еще более необычная раскладка. Но сиквел к нему я, скорее всего, написала все-таки позже )
От Из Дикого Леса Дикая Тварь - 2006 (Дайри не хотели, чтобы я писала ответ на этот вопрос Сейчас я делаю это в третий раз...) читать дальшеИтак, мне двадцать семь лет, мое умственное развитие примерно соответствует человеческим восьми, и я автор ФСФ (тогда еще, впрочем, не получившего этого обозначения и существующего только под заглавием "Дважды проклятый") - большого недописанного фанфика, который я, во-первых, всё еще считаю книгой, а во-вторых, всё еще надеюсь дописать, хотя в душе уже и понимаю, что этого не случится. Вообще это был год крушения больших надежд: всё, что казалось мне наконец-то найденным моим путем, привело в тупик. Впрочем, что я бездарность, я тогда еще не понимаю - хотя действительность уже кричит об этом пачкой недописанных "книг", являющихся на самом деле обычнейшими девочковыми фанфиками по Волкову. В этом году я ухожу с ld4all.com и Sealife. Немалую роль в этом играет противодействие предков моим подозрительным практикам, но дело не только в этом. На самом деле мне просто становится влом читать длинные треды на английском языке, а что еще важнее - я не верю в идеи, которые должна обсуждать, не верю, что медитация на календарь майя и выполнение чьих-то заданий во сне могут принести пользую человечеству, не верю, что я сама могу принести какую-то пользу своей команде, и мне всё труднее и труднее подбирать слова, не являющиеся ни согласием, ни возражением. Поэтому, когда у нас на работе меняется способ подключения к интернету и вместо прежнего диалапа (общего с пунктом переводов Western Union, так что я выходила в интернет в обеденный перерыв и по вечерам, когда он не работал и линия была свободна, и быстро открывала все обновившиеся треды, а потом читала их в оффлайне и писала ответы, чтобы быстро их отправить при следующем подключении) появляется общебанковское подключение, доступное круглосуточно, но с ограничением по траффику, я говорю маме, что воспользуюсь этим изменением в качестве отмазки, чтобы свалить с обоих форумов, и действительно это делаю. Какое-то время я жалею об этом, но недолго. Но на Изюме я остаюсь завсегдатаем, как и на нескольких ролевых форумах. Чтобы уменьшить трафик, я отключаю в браузере картинки - эта привычка остается со мной еще очень долго. В этом году я начинаю вести блоги. На ЖЖ я регистрируюсь, когда маме становится нужно для открытого урока или какого-то другого школьного мероприятия музыкальное сопровождение к песне Александры (не то "Zigeunerjunge", не то "Was sind wir Menschen doch für Leute") - именно музыка, без самих слов, потому что кто-то должен был под эту музыку петь. Я долго ищу, однако не нахожу в свободном доступе музыки не то что без слов, но и со словами (точнее, нет - нахожу одно исполнение со словами, любительское и ужасное, мне приходит в голову мысль попросить чего-нибудь у них - под что-то же они пели, - но она, к счастью, нереализуема), а возможности оплатить покупку онлайн у меня нет, да и в возможности доставки заказанных дисков из-за границы я сомневаюсь. Нахожу я только название песни в поле "Музыка" чьей-то записи в ЖЖ, и я регистрируюсь, чтобы спросить у этого человека, откуда у него эти песни. Мне, к моему величайшему удивлению, присылают оба трека. Правда, я всё еще надеюсь найти где-нибудь отдельно мелодию, даже регистрирую кошелек Webmoney, потому что платных мелодий для караоке везде навалом, но заканчивается это тем, что я просто приглушаю голос фильтром Винампа, а кошелек, хоть и зарегистрированный на мамино имя, переходит в моё полное распоряжение. Остается мне и аккаунт в ЖЖ - вскоре я начинаю вести там кошмарный нечитабельный блог, какой только может вести деффачка, считающая себя писателем, сновидящей и ролевиком. Есть у меня теперь и аккаунт на diary.ru - но там я сначала ничего не пишу, а только читаю блоги своих знакомых по Изюму. Дайри в том году вешаются немилосердно, но с долей упрямства и знанием альтернативных адресов, таких как yap.diary.ru, на них можно неплохо существовать. Летом Букан предлагает мне участие в форумной ролевой игре, которую она организует с одной своей подругой. Предлагает роль, о которой я давно мечтала - дольше, чем узнала о существовании ролевых игр. Это Урфин Джюс: игра, как большинство проектов Букан, представляет собой развесистый кроссовер соединенных одной ей понятною логикой канонов, но действие происходит в ВС, и это один из ее любимых персонажей, поэтому он, ясное дело, присутствует в списке главных героев, ну а я, как было сказано выше, автор ФСФ. Естественно, я соглашаюсь. Я очень хочу, чтобы эта игра началась, даже вешаю на Тарраске объявление, чтобы увеличить круг возможных участников, и там даже находится человек (kilma.ard.venom), который решает сыграть какого-то персонажа "Тридцати трех несчастий", и, в общем-то, почти все вакансии уже заполнены, но всё еще не удается не просто записать все тринадцать человек на игру, но и дождаться, пока они эту игру начнут. Но играть не обязательно на форуме, есть еще таверна, есть ролевые дневники (я тоже завожу один - естественно, на дайри) и, конечно, есть аська. В которую и приходит второй админ этой игры, он же по совместительству исполнитель роли Уолдена Макнейра. Это девушка в полтора раза младше меня (и раза в три старше, если смотреть не в паспорт). Я не знаю, как она меня терпит, - я имею в виду, теперешняя я, в 2013 году, не могу это понять, - но тогда я уверена, что из меня получился не такой уж плохой Урфин Джюс, тем более что общаемся мы довольно мило, а попытки меня придушить или закруциатить я списываю на отыгрыш - мне-то от них, в отличие от моего персонажа, всё равно ничего не делается кроме удовольствия. Она даже сообщает мне свой номер телефона - впрочем, у меня телефона пока еще нет (хотя именно в этом году я настаиваю на его покупке, и именно для того, чтобы общаться со знакомыми по ролевой), но есть возможность отправлять смс через интернет. Потом, разумеется, всё ломается. Когда-то я помнила последовательность событий, но сейчас ее восстанавливать смысла нет - все эти приветы котятам и последующее падение этих котят с балкона, эти доставания извинениями за поигровые проклятия, которые, по моему мнению, тут сработали, все эти интерпретации отключения связи как бойкота, эти смайлики в виде цветочка, присланные мне на мобильный и утвердившие мою уверенность в том, что со мной покончено, эти истеричные посты в моём блоге, снова извинения, снова попытки что-то восстановить, его исчезновения из сети, мое сталкерство, мое заливание всех доступных площадок посвященными ему сопливыми стихами, беспрерывные не очень пристойные намеки на эту историю, мои попытки обвинить во всём кого-то третьего - всё это длилось очень долго, выйдя далеко за пределы этого года. Но окончательно послали меня на хрен, думаю, уже в 2006-м, осенью. Ролевая, естественно, стухла тоже. Какое-то время я искала другое место, где могла бы сыграть Урфина Джюса, но в полной мере мне это больше не удалось. Оно и к лучшему - ну какой из меня Джюс? Кстати, насчет стихов. Какое-то время после этой истории я пишу их много. Они плохие. Я мусорю ими и в местах, где могут ходить люди, но потом додумываюсь отвести под них отдельный дневник. Туда я кидаю также много других стихов и текстов песен, более старых, вплоть до тех, что я писала в детстве, - безнадежная попытка спрятать лист среди листьев. Этот дневник всё равно находят и мои знакомые, а тем из них, кто его не находит сам, я его показываю. Иногда я делаю вид, что его ведут несколько человек, - привычный прием. Да, чуть не забыла. Этим ником - Седьмая Вода - я тоже обязана этой истории. Когда я впустила в свою голову мысль, что теперь WM не заглянет ни на один форум, где есть опасность пересечься со мной, я официально ухожу и из ролевой, и - я не в состоянии тянуть несколько виртуалов одновременно - с Изюма, но регистрируюсь на Изюме под другим ником - Седьмая Вода. Надежды на то, что эту Седьмую Воду и на ролевую позовут, у меня, конечно, почти нет, но, как мне кажется, у меня есть шансы снова влезть в эту тусовку. Впрочем, тусовки как таковой тоже уже не существует, но виртуал остается. Я стараюсь поддерживать образ, отличающийся от моего собственного, более "девочковый" - я действительно верю, что более девочковые образы существуют, бгг. Проявляется это, кажется, в том, что я ставлю больше смайликов и пишу более простыми фразами. Создаю я и еще какого-то виртуала, для лытдыбра, связанного с этой историей, но его быстро палят, и я удаляю дневник. Дневник же Урфина Джюса я оставляю, но начинаю постепенно уменьшать насыщенность цветов дизайна, чтобы через год всё слилось в пыльно-серый цвет. Еще от меня остается украшенная тыквой могилка на виртуальном кладбище. Не знаю, есть ли она еще теперь, я давно ее не навещала. Как и могилку своего соигрока, она там на шесть шагов левее. Ни в чём я не бываю оригинальным.
От Akitosan - 2012 читать дальшеПрошлый год ) По идее я должна его помнить... К началу этого года я уже учусь в Аргемоне. Я еще не худший (хотя и далеко не лучший) ученик и еще энтузиаст, я еще верю, что дотяну до пятого курса, а может, и дальше... К середине года я из нее сливаюсь. Сливаюсь подло, без предупреждения, в тот момент, когда на меня рассчитывали. Но все-таки выполняю запланированное: проверяю, способна ли я учиться. Выясняю, что не способна. Также это последний период моей жизни, когда я пишу стихи. После Аргемоны начинается искусственно задерживавшаяся ею стремительная деградация, и я становлюсь в принципе не в состоянии составить две строчки, которые были бы грамматически правильны, осмысленны и при этом рифмовались. Также в этом году, увы, заканчивается мое пребывание в фэндоме "Тетради смерти", продлившееся два года. Но в начале этого года я еще по уши в нём: участвую в фестах, забарахляю дневник псевдоаналитикой и хреновыми картинками, нарисованными на недавно купленном планшете, продолжаю писать и вешать на дайри и на фикбуке стажерохрень. Правда, со стажерохренью дело идет всё туже: если поначалу у меня был большой запас уже готовых глав, которые я спокойно публиковала по три штуки, если впоследствии я хотя бы успевала написать следующие три главы к моменту выкладки трех предыдущих, то теперь мне иногда приходится писать анонс от балды. И всё-таки я дотягиваю почти до конца. Забрасываю я фанфик тогда, когда застреваю на одной из немногочисленных глав с экшеном. Содержание последующих глав я тогда еще знаю почти дословно, но эту конкретную сцену я написать не могу - как это всегда у меня бывает, хаце обогнало собственный обоснуй. А потом пропадает и желание это делать, потому что я банально перехожу в другой фэндом. В тот год я очень много сижу на Правдорубе. Оставляю много заявок, читаю много чужих тредов, в том числе и таких, которые вроде как и не должны меня интересовать. Один из них - про пейринг "Себастьян/Элизабет", его я тоже читаю, хотя довольно смутно представляю, о ком идет речь. Кто-то для доказательства своих утверждений дает ссылку на одну из новых глав на Ридманге - вот эту. Вообще-то он называет номера конкретных страниц, на которые надо посмотреть, но на Ридманге у отдельных страниц адреса по сути нет, только у читалки для целой главы, и я пролистываю ее всю. И еще несколько соседних глав. И всю мангу с начала и до конца. И английский перевод. И всё это по нескольку раз. Потом я начинаю искать на дайри чужие отзывы на особенно интересующие меня главы, а потом и фанфики. Просматриваю всё сообщество по нескольким тегам (почему-то особое внимание я уделяю видеоклипам, хотя само аниме смотреть не спешу - по техническим причинам). Я долгое время надеюсь, что смогу, наигравшись, вернуться в фэндом "Тетради смерти" - в конце концов, там у меня много знакомых и как минимум одно недописанное макси. Потом понимаю, что ничего у меня не получится, и тихо сливаюсь из фэндома - это проявляется в том, что с аккаунта ilana я перемещаю свою активность на аккаунт Седьмая Вода, оставшийся еще с изюмских времен. Насчет Изюма - я всё еще пишу в соавторстве, но получается это у меня всё хуже и хуже и всё реже и реже. Когда в стажерохрени я символически убиваю носителя нашего совместного псевдонима, это уже не совсем шутка. Впрочем, я это делаю скорее для того, чтобы он не сдох в действительности. Безуспешно. Да и говорить со мной становится уже не о чем. Мой мир сужается до границ нового фэндома. Также в этом году я окончательно забрасываю свои сайты - теперь я прихожу на них только для того, чтобы удалить спам. На ФБ-2012 команда "Темного дворецкого" - одна из тех трех, которые я постоянно читаю и за которые голосую. Кроме того, во время ФБ я, воспользовавшись тем, что внимание фэндома приковано не только к сообществу, начинаю публиковать на нём свои миники и даже, господи прости, рисунки. К концу года я, по примеру всех тех, на чьи записи я вышла через обзоры, начинаю писать отзывы о новых главах и тому подобную чушь. Но в ФБ я участвую не только в качестве читателя, и это мое участие никак не связано ни с ТД, ни даже с "Тетрадью смерти", за которые я только голосую. Как я говорила выше, у меня уже есть планшет, и время от времени я на нём рисую. Когда я узнаю о существовании такого жанра, как порошки (в той его реализации, которая подразумевает также рисунок), я случайно придумываю нечто в этом духе, отдаленно относящееся к моему тогдашнему фэндому, то есть ТС, и вешаю у себя в дневнике. Благодаря стилизации он выглядит не очень уродским (в отличие, например, от иллюстраций к фанфикам Лиры Джанко ), и когда Букан, она же Отраднева, собирает свою команду, она, к моему величайшему удивлению, берет туда меня. В качестве артера. Ну, никем другим я быть и не могла, я слишком плохо знаю канон и недостаточно сильно по нему упарываюсь. Впрочем, где-то в районе выкладки мини я начинаю вычитывать тексты перед выкладкой, и это единственное качество, в котором я приношу какую-то пользу. На нерейтинговый левел я рисую огромное количество говноарта в своем фирменном разлохмаченном стиле, большую часть которого нельзя показывать даже мусоропроводу, чтобы он не забился от ужаса, и одну концептуальную картинку с закосом под старую фотографию, которая ужасна даже по сравнению с ч/б, но которую всё равно приходится взять, потому что капитану надоедает слушать мои обещания что-нибудь улучшить. И да, это позор на все дайри. Я вспоминаю, что позвали меня на ФБ вообще-то не за корявый реалистик, а за подчеркнуто условных человечков толстыми линиями, и решаю нарисовать что-то в этом духе на четвертый левел - почему-то мне кажется, что условность позволит мне нарисовать порнуху. Не позволит. Я переделываю картинки на нерейтинг, и они идут на внеконкурс, а визуал четвертого левела оказывается не закрыт вообще. Да, именно так. Кроме того, на этой же ФБ в этой же команде присутствуют аудиофики, записанные так, что не было слышно вообще ничего, но мне немного надоедает считать себя виноватой во всём на свете, поэтому я для разнообразия виню всех, кто не дал мне прислать свой вариант начитки Впрочем, зная себя, подозреваю, что он всё равно был бы еще хуже Возвращаясь в реал: мы заканчиваем ремонт в квартире. Последним этапом идет коридор. Ремонтируют его опять Кирилл с сыном. Мы много ездим по строительным и просто рынкам в поисках арочных уголков. Уже не помню, где мы их нашли, но, значит, где-то нашли. В этом же году в Бендеры на один день приезжают Чарли и Лайла. Это очень странный визит ) Мама готовит фаршированные перцы... А вот мы в то лето, кажется, никуда не ездим, делаем перерыв. Вроде как мне в тот год вообще не дают летнего отпуска - он у меня и так каждый год, так нельзя, надо и другим очередь уступить. В ТВ-программе, которую мы покупаем, в каждом номере печатается кроссворд и выделенными буквами, из которых надо составить слово. Мы всегда его разгадываем, тем более что я однажды, в безнадежной попытке угадать азиатский народ из трех букв, на к начинается, на и кончается, открываю для себя сайт pomozgui.ru, позволяющий успешно мухлевать в этом деле. Мама каждую неделю отправляет куда-то анкету с результатом и даже иногда что-то выигрывает. Потом она видит в этой же газете (или даже по телевизору) рекламу лохотрона акции, проводимой газетою, приложением к которой является эта ТВ-программа - там будет по частям публиковаться огромный кроссворд "Гулливер", достойный вхождения в книгу Гиннесса. Для разгадавших тоже будет проводиться лотерея. Мама загорается желанием поучаствовать, и много недель подряд мы покупаем эту газету. Мы разгадываем не только "Гулливер", но и все кроссворды в газете (некоторые из них - только я, из-за их непривычного принципа построения), собираем секретные слова от "Гулливера", вписываем отгадки всех остальных остальных кроссвордов в анкету, отправляем ее, в общем, живем насыщенной жизнью и устаем как собаки, тем более что мама из эстетических соображений хочет, чтобы кроссворд-гигант был разгадан полностью, без пустых ячеек, хотя условия конкурса этого вообще-то не требуют, там достаточно угадывания ключевых слов. Кроме кроссвордов, в газете есть также статьи разной степени тупости - под конец они мне надоедают, но поначалу я прочитываю их от корки до корки. В одном из циклов статей рассказывается о порядке получения водительских прав, и, читая, я лениво задумываюсь о том, что мне ничего не мешает попробовать - не то чтобы я действительно когда-либо хотела водить что-либо, кроме мотоцикла, но мама вот всегда об этом мечтает и при этом мы ничего не предпринимаем... В самом конце года мама случайно достает из ничейного почтового ящика рекламу автошколы, и выясняется, что она расположена в удобном месте.
От нее же - 2013 читать дальшеГод 2013 - прошедший под знаком автомобиля и ФБ. Ну, это если смотреть по событиям. Год, когда я, судя по всему, окончательно умерла - осталось только закопать. Ну, это если по сути. Но лучше все-таки говорить о событиях - вряд ли кого-то тут интересует моя суть Впрочем, вспоминать его неинтересно. Нельзя разделить то, что осталось в памяти, потому что было важным, и то, что еще может быть вспомненным, потому что прошло недостаточно времени для полного забвения... Итак, в начале года меня записывают в автошколу (ну, формально я записалась сама, но вы ж понимаете, что я существо не так чтобы стопроцентно дееспособное). Сначала я думаю, что получится как-то развести во времени занятия - вроде как начинающиеся где-то и для кого-то с восьми - и работу - которая начинается с десяти. Не получится. Целый день идут только практические занятия, лекции - что вечерние, что утренние - на мое рабочее время, как ни крути, накладываются. Но в конторе мне идут навстречу. А уж потому ли, что я хороший работник и заслужила какие-то послабления распорядка по уважительной причине, или потому, что я дерьмо-работник и всем абсолютно всё равно, полирую я сиденья в банке или в двух кварталах от банка, - это уже каждый решает для себя, в зависимости от соотношения оптимизма, пессимизма и веры во вселенскую справедливость. Записываюсь я, как было обговорено, чисто для пробы. Чисто чтобы доказать, что у меня ничего не получится, и больше об этом не думать. Я всё еще уверена, что у меня ничего не получится (собственно, я и сейчас так думаю - разве что границы моего "ничего" чуть-чуть подвинулись), когда мама заговаривает об этом с кем-то из коллег и слово за слово договаривается до того, что сын коллеги пригонит нам машину из Германии. Я жестоко оскорбляюсь - не люблю, когда вот так нарушают договоренности. Да и доводы вида "Сейчас он как раз приехал, а через неделю уже уедет, а через месяц вообще займется чем-нибудь другим" мне не кажутся особо убедительными. Но в конце концов я соглашаюсь. Я всегда в конце концов соглашаюсь. Обычно даже довольно скоро. О другой договоренности с мамой я ей в последний момент все-таки напоминаю, поэтому приобретается машина маленькая и няшная. О чём нельзя забывать - так это о том, что сумму, которая должна быть уплачена за всю эту няшность, рассчитывает и в голове держит мама, а не я. Я на такие вещи к тому времени уже не гожусь. Впрочем, за малолитражки налог меньше. Итак, теперь я оказываюсь в крайне идиотской ситуации. У меня впереди медкомиссия, которую я не могу пройти (там кагбэ и психиатр должен быть, да и не только он), и экзамен, который я не могу сдать (просто не могу). А позади - покупка машины, продать которую мы не сумеем и подарить которую некому. Поэтому мне все-таки надо любой ценой сдать экзамен и пройти медкомиссию. Нет-нет, слово "цена" в его буквальном смысле можно отнести только к медкомиссии. В автошколе мы платим только за дополнительные занятия. Их много. И каждое убеждает меня в том, что у меня всё получается всё хуже и хуже. Я не знаю, как так получается, что я сдаю экзамен. Наверное, это всё-таки происходит не совсем честно. Потому что ошибку я делаю, и не одну. И ее не отмечают. Впрочем, поначалу я одна не езжу. Сначала мама заставляет покататься со мной Васю (того самого, который пригнал машину), а потом она выходит на Толика. Который и ездит с нами по всем окрестностям. Сначала недалеко, потом дальше. «Дальше» распространяется почти до Одессы - именно он показывает нам дорогу в те края. Но самые сумасшедшие из приднестровских и молдавских маршрутов мы всё-таки осваиваем сами. Дорога в Одессу, знаете ли, идет по равнине. В отличие от. Вася тоже несколько раз выходит с нами на контакт, обещает еще раз появиться осенью, но этого не происходит. Либо он забыл, либо обиделся. Мы ведь все-таки сдали машину в ремонт, когда он говорил, что этого делать не надо. Насколько я помню, именно от этих поездок - и попыток прослеживать и намечать их на карте - и идет мой интерес к НЯК и прочим общественно редактируемым картам. Впрочем, этот интерес к концу года стухает - у меня всё равно не хватает памяти на то, чтобы дотащить названия магазинов и форму лужаек от того места, где я их увидела, до дома, где их можно слить в интернет. А попытки делать это с телефона оказываются глубоко неудачными. Как и все попытки делать с телефона что бы то ни было. Как я уже сказала, мы ездим куда-то в сторону Одессы. Финальной точкой назначения мы выбираем Грибовку. Не знаю уж, почему. Сначала мы едем туда с Толиком на пару часов. Н-не буду рассказывать, насколько это была тупая идея, ну да ладно, съездили и съездили. На главную же поездку, которая в отпуск, у нас два плана: основной и запасной. Первый заключается в том, что с нами едет еще семья Толика, включая его брата, и впихиваемся мы в две машины, поэтому у него остается возможность вернуться. Второй сводится к тому, что едем мы сами. До последнего момента было неизвестно, как всё будет. Подъехав к дому Толика, мы видим его в одиночестве и с рассказом о том, что брат не дождался (ну, это было естественно: я всегда опаздывала хотя бы минут на десять) и уехал первым, но на таможне мы его, может быть, нагоним, но вряд ли, потому что он ездит со скоростью двести километров в час, так что встретимся в Грибовке. Не встречаемся мы ни на таможне, ни в Грибовке. Уже на ночь глядя в доме отдыха выясняется, что брата не отпустила жена, а Толик это скрыл, чтобы не отпускать нас одних. Теперь он вызывает их по телефону и еще пару часов сидит у нас в номере, разговаривая о своей бурной юности и о скрытых смыслах стихов Пушкина, - в то время как его родня ищет его в той Грибовке, которая село, а не той, которая курортный поселок. Моя память милосердно не сохранила подробности этого вечера. О самом пребывании в Грибовке рассказать особо нечего. Не туалеты же тамошние там описывать? В тот же отпуск случается очередной выход в реал - традиционно, в Одессе. Оставивший мне на память плюшевого дельфинчика и смутное отвращение к себе. Пожалуй, для последней встречи я могла бы вести себя менее мудацки - но последние встречи ведь потому и последние, что ни у кого нет особого желания их повторить. Вообще в этом году я окончательно предаю всех на свете. Даже тех, кого не планировала... Еще - к слову о реале и о предательствах - у меня чуть было не заводятся новые знакомые в реале посредством дайри. Но люди все-таки не идиоты, и рыжая.exe вовремя понимает, что я не более чем паразит. Но я не раскаиваюсь в том, что не стала восстанавливать оборванные связи, - именно потому, что я паразит, не более и не менее. Вообще в этом году все люди начинают потихоньку от паразита отстраняться. Даже те, кто терпел его долго, долго... Еще в этом году, как уже было сказано, случается Фэндомная битва. Я думала, что Аргемона меня добила - может, так оно и есть. Но ФБ определенно дожрала остатки. Смешно подумать, в ее первые недели я еще могла написать пару драбблов чисто от нефиг делать. В ее последние недели всё, что я могла выдать, находилось по уровню где-то на неустойчивой точке равновесия между фикбуком и беоном. Что-то из выданного скрыть от человечества не удалось - слишком долго я обещала это гребаное кроссоверное миди, оказавшееся в результате макси. Что-то удалось - те полтора драббла я до сих пор время от времени достаю, перечитываю и убеждаюсь, что ни читать, ни править это невозможно, и удивляюсь тому, как быстро я скатилась до настолько неприукрашенной графомани. Конечно, всё это ни для кого неважные мелочи по сравнению с тем, что я действительно делала на этой ФБ. Честное слово, если завтра ко мне в квартиру вломятся менты и скажут, что по какому-то закону за такие дела полагается три года тюрьмы, я, конечно, расстроюсь (все-таки я из всех наказаний предпочитаю расстрел), но ни капли не удивлюсь. Но рассказать обо всём, что я сделала, я сейчас не смогу. Некоторые вещи можно говорить только лично - чтобы сохранить возможность ответного удара по морде. ...Так вот, к концу ФБ я не могу написать ничего более художественного, чем растянутая на сорок листов хренота, написанная оборотами вроде "Тут Сиэлю снова стало страшновато. Во всяком случае, это известие его совсем не обрадовало". Но после ФБ я не могу написать и такого. В этот год я много нового узнаю о себе и о мире. Узнаю, что иногда бывает трудно что-то делать. Не начинать, не продолжать, не заканчивать, а просто делать. Даже не имеющее отношения к разговору с людьми, не говоря уже о физической работе, - вовсе нет, то, что раньше вообще не казалось делом. Что написать абзац может быть не более легко, чем если бы каждая буква весила четыре килограмма и за каждой надо было лазить в подвал. Что может быть трудно нарисовать что-нибудь сложнее волнистой линии. Переключиться с одной вкладки браузера на другую. Прочесть фанфик. Пройти тест на знание катаканы (проще выучить сотню кандзи и гонять в тесте уже их, бгг). Набрать строчку в твиттере. Переустановить винду. Перевести часы. Найти слово в словаре. Удалить спам - его накопиливается несколько тысяч писем не только за время, когда сломан компьютер, но и за несколько последующих недель. Да, кстати, вот про что я забыла написать - про полетевший диск, из-за которого я на месяц остаюсь без домашнего компа (так что аниме перед ЗФБ, на которую я по инерции после летней зачем-то записываюсь, я смотрю с ноута, подключив к нему большой экран, - зато я могу играть в интернет-реверси, раньше мне такой возможности не представлялось и, наверное, уже никогда не представится). А потом я остаюсь без рабочего компа, потому что мне отключают интернет - у кого-то наконец кончается терпение (причем я, разумеется, довожу до того, что интернет отключают не только мне, а всему банку, десяткам ни в чём не повинных людей). И тогда я покупаю новый телефон - старый всё равно давно сломался. Теперь я круглосуточно пырюсь в телефон и трачу на него больше, чем на свой позорный сайт. Мама пока что про это не знает - у меня накопилось много на счете, еще на месяц-другой может хватить... Вдобавок к этому моя способность к логическим рассуждениями и вообще к осмыслению действительности, и раньше не ахти какая высокая (что проявилось, например, в эпичной истории о встрече у обелиска), падает до нуля. Теперь я в принципе не думаю о том, что происходит и что нужно делать. Думаю, вы догадаетесь, с какой частотой я выигрывала в реверси? А еще я начинаю писать с ошибками. Не просто, как раньше, время от времени печатать, отвлекшись, одно слово вместо другого - хотя это тоже бывает, только на порядок чаще. А ставить лишние запятые, неправильные буквы. Ну, например, в этом тексте я успела выловить "прочло" вместо "прошло", "сегодня" вместо "в этом году" и, извините, "писям" вместо "писем". Что я не успела выловить - то вы, наверное, увидели сами...
Школьный флешмоб Предлагаю флешмоб: вы отмечаетесь в комментах, я называю вам школьный предмет, вы рассказываете о том, как к нему в школе относились, и о вашем учителе по этому предмету, что помните.
Начальная школаНачальная школа - о, это долгая, печальная, матерная песня. Представьте себе существо, возраст которого равняется восьми, а ЧСВ - бесконечности. Уже прошедшее курс основных предметов начальной школы дома, потому что это надо чем-то занимать, чтобы оно не убежало, не собрало полгорода своими воплями и никого не убило, ну и вообще не жрало чужие мозги, - а значит, уже умеющее читать, писать и считать. И считающее себя на основании этого не просто каким-то там существом, а существом высшего порядка. Более того, его семья тоже считает его на основании этого существом высшего порядка. При этом семья ошибается только относительно самого существа, представления об окружающем мире у взрослых людей все-таки соответствуют действительности: они все-таки знают, что орать и кататься по земле - плохо, а писать без клякс - хорошо. Существо же каких-либо точек опоры лишено и находить их может только в своем фиктивном превосходстве. То есть всё, что у меня получается, - легко и поэтому фигня ненужная. Всё, что у меня не получается, - трудно и поэтому фигня ненужная. Всё, что не получается у меня из-за того, что оно специально упрощено (например, в дневнике наблюдений по природоведению пишется не температура, а тепло было или холодно), - фигня не то что ненужная, а вовсе даже вредная (о том, что человеку кагбэ не вредно уметь отличать тепло от холода, а не только разглядывать циферки на термометре, мне в голову не приходило). Вообще всё на свете фигня ненужная, и если яблоко на перемене не доелось, его надо доесть на уроке, а если рисование отменили, когда я уже достала из портфеля кисточку, то это повод для получасовой истерики, потому что заставлять меня класть кисточку обратно не имеет права никто и никогда. Я не знаю, сколько пофигизма потребовалось моей первой учительнице, чтобы всё это выносить три года. И не помню, сколько подарков потребовалось моим предкам ей преподнести, чтобы поддерживать в ней этот пофигизм. По их словам, когда они долго ничего ей не дарили, она начинала меня доставать. Подозреваю, что это была с их стороны психологическая иллюзия. Меня вовсе не надо было доставать, чтобы я доставала других, а два параллельных ряда событий неизбежно начинают казаться эхом друг друга. Но, разумеется, сказать, что все остальные ученики со своими яблоками как-то справились за перемену, - это так жестоко, от этого непременно следует откупаться! В общем, не знаю, как мне к этому всему относиться. С одной стороны, неадеквашки должны сидеть не за школьной партой, а в желтом доме, ну или в лучшем случае у себя дома под столом. С другой стороны, если бы меня не отправили в школу, в том числе и в начальную, я бы так до сих пор и сидела у себя дома под столом (или в желтом домике), и устраивала бы истерики с катанием по полу два раза в неделю, а не в год. Что до предметов тамошних, то мне до сих пор кажется, что это всё была фигня ненужная. По тем же самым причинам, что и тогда.
ХимияХимия - один из предметов, с которыми мне повезло: их у меня не было. То есть поначалу она была, но потом учительница куда-то ушла на время, и в старших классах мне пришлось обходиться без химии, что, думаю, к лучшему, потому что я, мягко говоря, не очень хорошо понимала этот предмет. Не настолько, конечно, чтобы начать получать четверки вместо пятерок, но отсутствие стопроцентного понимания меня напрягало. И то, что многое из уже "известного" я не могла запомнить, - тоже. А запоминать то, чего не понимаю, я не могу. Догадываться о том, чего мне не сообщили, я не могу тоже. Например, я всерьез не смогла догадаться, как окисляются оксиды. Это был нехилый позор - когда я привычно выбрала усложненный вариант задания и не смогла его решить. Да, потому что для его решения надо было думать, а не ехать на готовеньком. Это был один из немногих случаев, когда жизнь дала мне понять, что думать я не умею. Задачи я кое-как решала, но боялась их. У них не было четкого алгоритма (точнее, мне он не был известен), их надо было решать наугад. Нырять в них, не зная, получится ли вынырнуть, было не очень приятно. Впрочем, я верила, что мне это удастся, и, как ни странно, обычно всё действительно получалось. Маминого отношения к задачам по химии я все-таки не унаследовала. А вот лабораторные я ненавидела. В общем-то я ненавидела любые лабораторные по любым предметам. Но по химии особенно. Они, ко всему прочему, еще и были опасными... если не для жизни, то для одежды. А вот нефиг пролитую кислоту рукавом вытирать, да. Ну и, разумеется, как на любых лабораторных, у меня там ничего не получалось, потому что на любых лабораторных по любым предметам всё выглядит и ведет себя совсем не так, как написано в учебниках и нарисовано на картинках, и все разноцветные растворы на самом деле на один цвет, и пузырьки в них недостаточно пузыристые, и осадок недостаточно густой, и воняют они как-то неразборчиво. Так вот в старших классах это всё внезапно закончилось, и учебник общей химии я читала уже как беллетристику. Довольно занимательную, кстати. Впрочем, попытки перечитать окончились неудачей, так что, думаю, химия - это все-таки не мое Что до учительницы, то она была женщиной суровой и неадеквашек не любила. Но поскольку я была дочерью другой учительницы, ничего она со мной сделать не могла. Ну, один раз выставила меня из класса, когда я напугала ее своим воплем от уроненной пробирки.
А потом еще от Из Дикого Леса Дикая Тварь - молдавский языкМолдавский язык. О, это моя боль. Как и все романские языки. Нет, моя вина в этом тоже есть, в детстве я относилась к нему... не очень серьезно. И если была возможность не делать какое-то задание самой, а попросить кого-нибудь сделать его за меня, то мы этой возможностью радостно пользовались. Впрочем, вряд ли у меня действительно был шанс что-то делать самой. Но сейчас этого уже никто не узнает. Никто не узнает даже того, могу ли я действительно выучить какой бы то ни было язык - да хоть эсперанто - на занятия в учебной группе по общей программе или же для меня обязательно долбить азы сначала с мамой, а потом в одиночку, последовательно пройдя десяток параллельных учебников. Молдавский я, кстати, тоже пыталась учить сама, у меня было два самоучителя, но и с ними я далеко не продвинулась. А по школьным учебникам вообще нельзя заниматься - они кагбэ на это не рассчитаны... Что до учителей, то их у меня было несколько. В пятом-шестом классе это были молодые девушки, несколько подряд (я же примерно в это время еще и перешла из одной школы в другую), потом старушка. Дисциплина везде была никакущая, особенно у девушек, так что если бы я и попыталась сосредоточиться на учебе, вряд ли бы мне это удалось. Впрочем, я не пыталась. Одна из тех молодых учительниц, кстати, изрядно пугала меня тем, что пару раз поставила мне десятки за весьма посредственные ответы. А еще, кажется, как раз при ней был переход на латинскую графику и обратно... Какое-то время я могла понтоваться тем, что быстрее всех переводила кириллицу в латиницу, но потом нам выдали новые учебники, и я опять оказалась на мели, потому что в том, чтобы переписать какую-то надпись как есть, никакой заслуги не было, а читала я теперь довольно медленно. А, еще один раз в начале года нам задали написать сочинение про осень, и я в натуре написала сочинение про осень. Какую-то унылую хрень с претензией - сначала, понятное дело, на русском, а потом со словариком забацала "молдавский" подстрочник. Да, я была достаточно тупа, чтобы такое сдать в качестве ответа... Но и альтернатив у меня не было. В отличие от немецкого, никаких "тем" наизусть мы не учили.
И от stranniy_chelovek - географияГеография. Ой-ё, что ни предмет, то провал. Причем тут я не ожидала подвоха. В детстве я любила рассматривать географические атласы (хотя и явно не настолько внимательно, чтобы, например, выучить какие-то столицы, кроме европейских) и читать книги типа "Поедешь с нами?". Но школьная география - это совсем другой коленкор. Физическую я еще могла осилить, хотя и не блестяще, разумеется. Там хоть и были голые факты, которые я не люблю запоминать, но их было не очень много. Но вот экономическая... Это адов трындец. Всё, что я могла делать с ней, - это выучивать заданные темы наизусть. Впрочем, это не единственный предмет, где мне оставалась только зубрежка. А, и еще я нарисовала - ну, что значит "я", мама нарисовала с моим участием - две няшные карты, здоровенные и совсем как настоящие. Туркмении и Австрии. Для каких-то уроков, где каждый делал сообщение про какую-то страну. Учительница... ну, она была уже очень не молодая, но очень шустрая и при этом не очень умная. Ее перевранные цитаты и не очень точные факты вошли в наш семейный фольклор, а открытые уроки с сиртаки в простынях и готовящимися по несколько недель "импровизациями" (которые еще и не удавались из-за того, что она вызывала не того, кому заранее было назначено ответить) стали общим удручающим воспоминанием - но цитаты и открытые уроки бывают редко, а задания, в которых нужно, например, вписать в таблицу то, что в нее не укладывается, - часто. Впрочем, я в любом случае не смогла бы хорошо знать географию, а страдания над тетрадкой давно забылись, тем более что я щедро делилась ими с окружающими, ничего не оставляя себе. Еще она очень любила один топонимический справочник и всем предлагала что-нибудь из него взять для доклада. А я тоже любила топонимические справочники и поэтому знала, что конкретно этот слегка устарел ( А еще, еще в кабинете географии были стеклянные витрины с кучей мелких книг - частью из разряда откровений о том, что этруски на самом деле были русскими, но частью вполне приличных. И я могла их свободно брать и читать. Пожалуй, это единственное хорошее (ну, кроме двух няшных карт), что я могу вспомнить о школьной географии ))
от Akitosan жестокий предмет - литератураЛитература. Пожалуй, самый глухой номер для меня во всей школьной программе, не считая физкультуры, пения, трудового обучения и тому подобных вещей, которые других предметов ничуть не хуже, но иногде "не считаются". Из всех, что считаются, литература была единственным предметом, который я даже не пыталась учить: для меня он был непосильным. Да, для меня, научившейся читать в три года и, вероятно, читавшей больше, чем большинство одноклассников. Да, для меня, с пяти лет сочинявшей всякую фигню. Тем не менее и литература, и предшествующий ей предмет под названием "чтение" (как только в нём настало время продвинуться от узнавания буковок и слов к пониманию смысла написанного) неожиданно оказались для меня сплошной полосой препятствий. Непреодолимых. Сначала там начали требовать пересказы. А у меня, несмотря на всё вышеперечисленное, с устной речью довольно печально: маленький словарный запас, неумение держать в голове план... Помножьте это на уродский перфекционизм, в данном случае принимающий форму а) попыток впихивания в рассказ всего, что только вспомнится, независимо от важности или неважности для сюжета (может, если бы я тогда научилась пересказывать, у меня бы теперь драбблы не расползались до миди... хотя, подозреваю, я бы физически не могла научиться пересказывать, даже если бы за каждую лишнюю деталь меня били электрическим током), б) попыток вспомнить именно те слова, которые были там, потому что других нет и быть не может, автор выбрал именно их, а любые другие слова будут уже о чём-то другом. После нескольких долгих зимних вечеров, потраченных на попытки вытрясти из меня завтрашний ответ на уроке, предки мои осознали, что есть только единственный способ сделать так, чтобы эти ответы вообще имели место - сразу писать "пересказ" самим и давать мне учить его наизусть, не пытаясь заставить перерабатывать информацию, ибо перерабатывать информацию я органически не способна. Впрочем, они, конечно, объясняли это как-то более возвышенно. Или, что более вероятно, не объясняли никак вообще. ...До сих пор помню одну из невероятных удач в моей жизни, когда по какому-то внеклассному чтению нам в пятом или шестом классе была задана книга "Мой генерал". И задано было ее пересказывать. Я почему-то была уверена, что пересказывать задавали только определенные главы, штук шесть, и привычно выучила наизусть составленный мамой пересказ. Меня вызвали. Я стала их рассказывать - шесть штук, как договаривались. Когда последняя из выученных подошла к концу, учительница спросила, чем же закончилась книга. - Ну... э-э... тем, что главный герой умер, - сказала я. Неудовлетворенная учительница вызвала кого-то другого, кто пересказал всё оставшееся содержание книги до конца. Она была задана полностью, никаких шести глав. Но я всё же считалась ответившей. А если бы она меня не остановила тогда, в конце шестой главы?.. Когда пришло время сочинений, всё стало еще хуже, потому что их я писать не могла. Не могла я и устно рассуждать о прочитанном (первый раз я это сделала, кажется, в одиннадцатом классе, когда мы проходили "Разгром" Фадеева - вероятно, именно тогда по умственному развитию я дотянула до уровня четвертого класса). Объясняла я это тем, что слишком уважаю авторов, чтобы говорить за них (Фадеева я, значицца, за что-то уважала меньше?). Ха-ха три раза. Я просто ничего не понимала из прочитанного, только и всего. И очень не хотела в этом признаваться. Но сочинения я не могла писать даже тогда, когда речь в них шла не о пьесах Островского, а об облаках или походе в книжный магазин. С рассказами по картинкам та же фигня. И даже с заданиями вида "составьте короткий рассказик, используя заданные слова и выражения" - я начинала строчить что-то про своеобычных мэрисьюшек мужского пола, но впихнуть в них нужные словосочетания так и не могла. Поэтому все, все, абсолютно все сочинения за меня писали бабушка и мама, а я только переписывала их своим почерком в тетрадку. Короче, ничего, что требуется от учеников на уроках литературы, я не делала. Только читала. Причем никто не мог узнать, насколько плохо я понимаю то, что вроде как прочла. Учителей - точнее, конечно, учительниц - у меня было несколько. В пятой школе это была Светлана Павловна. Которую я ДОСТАЛА. Своими бесконечными понтами (и, вероятно, скрытой за ними безнадежной тупостью) и тем, что на уроках рисовала человечков (а иногда еще и писала на черновых листках какую-нибудь графомань или пафосные рассуждения о вреде детских садов и т.п.). Мы до сих пор не знаем, поставила она мне или нет пятерку по десятибалльной системе за первую четверть шестого класса, потому что я тогда ушла из школы внизапно и не дождавшись всех документов. Формально считается - по результатам интерполяции, тыкскыть, - что ту четверть я тоже закончила на отлично. Но низких оценок у меня тогда было навалом. И даже не только потому, что именно она задавала чуть ли не на каждом уроке писать короткий рассказ со словосочетаниями из списка (который никак нельзя было подготовить и выучить наизусть заранее, потому что слова давались каждый раз новые). Не помню уже, почему. Но учительницей она была хорошей, если чо. Когда ее один раз ненадолго заменяла другая, я впервые почувствовала, что учителя есть хорошие и плохие и что С.П. - очень хорошая. В Парканах сначала у нас была Светлана Степановна, которую я не очень хорошо помню (я вообще мало что помню о шестом классе, кроме того, что любимой фразой моей тогда было "Я мразь") - в общем, как-то я это время перекантовалась, - а потом Людмила Федоровна. Директор школы по совместительству. И это было прекрасно. Потому что она была всё время занята. Поэтому уроки часто отменялись. Благодаря этому факту мы вечно отставали от программы и не успевали разобрать какие-то произведения - например, "Мертвые души" мы даже не успели начать. Благодаря этому факту я до сих пор люблю "Мертвые души" А так она была учителем ярким и запоминающимся (ее фразы "Он красавец. Он умница" или "Стряхнули ему пыль с ушей и на ком-то женили" до сих пор звучат у меня в голове, только вот девать их там некуда). И еще именно ей - первому человеку после родителей и, возможно, одной одноклассницы - я показала что-то из своей писанины (первую главу "Гамбо", емнип). А она исправила там опечатки и одолжила мне книжку по аутотренингу ...А о том, как я сдавала экзамен на медаль, - про заготовленные (с оглядкой на юбилейные даты и остроактуальные темы) сочинения, про часы, которые я якобы забыла, чтобы выйти взять их, если ни одно из сочинений не подойдет и надо будет писать изложение (застенографировать и воспроизвести я могла любой текст без проблем, но там же еще творческие задания, а их я не могу!), и про то, как я таки вышла за этими часами, чтобы в ужасе сказать, что я не могу писать про "Над пропастью во ржи" по заданию "Любимый роман", потому что это, блин, повесть (и получила ответ, что мама уже уточнила это у кого-то из тамошних учителей, и ей подтвердили, что это вполне себе роман ), ну и всё такое прочее - я и так уже много раз рассказывала ))
Линия фронта Немного фоновой информации, разбросанной по тексту: действие происходит в двадцать пятом веке, люди путешествуют на разные планеты, есть довольно старые (насчитывающие уже больше века), сопоставимые с Землей по численности населения и политически независимые человеческие колонии на двух планетах: Джур и Алира. На Алире живут такие же люди, что на Земле, но у них там нефиговый тоталитаризм (да и изначально они туда по политическим мотивам ехали, правда, я уже не помню, по каким, но это и неважно). И перманентный демографический кризис. Второе с первым никак не связано, просто у них там сама планета для жизни не очень хорошо приспособлена: климат не тот, состав почвы, продолжительность дня и прочие параметры, которые первопоселенцы в свое время не учли. С Джуром еще «интереснее»: там живут мутанты. Радиация, плохая защита кораблей, все дела — в общем, улетевшая туда группа людей через какое-то время обнаружила, что с коренными землянами они уже ни фига не скрещиваются. Такой вот образовавшийся по недосмотру новый биологический вид. Внешне джуряне от людей отличаются не очень, но выделяются самобытной культурой, в основании которой лежит жизнь не по закону, а по понятиям, и мозговыносным языком, который к тому же еще и меняется быстрее, чем кто-либо может его выучить. многа букофф...Помимо Джура и Алиры, есть и колонии поменьше. Самая значимая из них — Рехан, там добывают какие-то жутко полезные ископаемые. На некоторых планетах людьми была найдена жизнь, в том числе и разумная (на Рехане, например, водятся какие-то червяки с щупальцами), но стоящая на более низком уровне развития, чем люди. Но далеко не все влиятельные группы людей привязаны к каким бы то ни было планетам. Существуют, например, межпланетные банды, которые вроде как никому не подчиняются (не будем показывать пальцем, но заправляют там всё равно джуряне), однако с которыми вынуждены считаться все, кто имеет какое бы то ни было отношение к космическим перелетам и не только к ним. Кроме космических кораблей, бороздящих просторы Большого театра, в мире также обильно присутствуют роботы. Большинство из них более-менее человекоподобные. На момент начала повествования седьмое поколение компьютерной техники как раз сменяется восьмым. Ну, кто-нибудь, наверное, вспомнит, что во времена моего детства выделялись четыре поколения элементной базы (лампы, транзисторы, интегральные схемы, большие интегральные схемы — впрочем, могу че-нибудь путать) и ожидалось появление пятого, на которое и возлагались надежды, связанные с искусственным интеллектом. В мире «Линии фронта» пятое существовало, но осталось относительно незамеченным, большой шум наделало шестое, основанное на органических и биологических элементах, но его запретили по этическим соображениям, и наступила эпоха седьмого. На чём это самое седьмое было построено, я не придумала, но известно, что очень скоро устройство компьютеров стало таким сложным, что люди оказались не в состоянии не то что рассчитывать новые модели, но и понимать толком, как они работают. Долгие десятилетия машины создавали машины, постоянно внося при этом мелкие и не очень мелкие изменения и усовершенствования. А потом кто-то внезапно изобрел новый принцип действия, который объявили более прогрессивным, чем прежний, старые производства были свернуты, и «семерки» очень быстро уступили место «восьмеркам». Что, впрочем, не означает, что они действительно были хуже. Так что отказывались от семерок на самом деле далеко не все… Кстати, восьмерки еще и убивать не могут. Поэтому все роботы, используемые в военных целях, заведомо принадлежат еще к седьмому поколению. Но вообще-то их мало. Раньше было много, теперь всё меньше. Новых не производят, а «живут» они, по понятным причинам, не очень-то долго. Часть первая. Капитан На планете Земля живет молодой человек по имени Брайан, не оправдывающий надежд своего отца. Его отец, Фрэнк Кампос, известный дипломат, хотел бы, чтобы сын пошел по его стопам, но Брайан хочет приключений и борьбы со злом, учится через пень-колоду, хамит и устраивает долговременные бойкоты. Впрочем, взаимные. Но однажды от Фрэнка, в то время посла Земли на Алире, приходит письмо. Вызов на Алиру. Срочный. Брайан так удивлен, что забивает на все прошлые недоразумения и летит на эту милую планетку, но по пути его космолет врезается в астероид, приходится долго ждать спасателей или хотя бы попутки, и к моменту, когда Брайан ступает на недружелюбную почву Алиры, Фрэнк уже убит. Кто его убил и почему, неизвестно. Что он хотел сказать или отдать сыну — тоже. Брайан решает все-таки как-то прояснить эти вопросы, независимо от того, к чему пришло официальное расследование (а оно особо ни к чему не пришло). На время пребывания на Алире ему выделяется личный гид, водитель и просто хороший человек. По совместительству, подозреваю, еще и стукач, но на этом внимание не акцентируется. Хорошего человека зовут Луис Ринта, и у него есть сестра Луиза. А еще он нарик. Параллельно с частным расследованием (которое — сразу говорю — тоже ничем не кончится, кроме того, что беднягу Луиса по ошибке отравят паленой наркотой), Брайан заодно ходит по местным достопримечательностям, чтобы не вызывать подозрений. Однажды, пролетая на мини-вертолете над парком рядом с проходящей здесь выставкой современной и не очень современной техники, он врезается в несколько тонн чистой харизмы кремово-зеленой расцветки (с сиреневенькими глазами, которые светятся красненьким, если присмотреться). Жертва дорожно-транспортного происшествия, гигантский боевой человекоподобный робот сомнительных моральных устоев, рассказывает, что его зовут Мажор, что цвет вот этих зелененьких полосочек (которые, слав-богу, не поцарапались) на Джуре называется «убивающий черный», что он семерка, но это всё равно круто, и что Брайану от него за наезд ничего не будет, потому что джурянин ребенка не обидит. Несомненно, это послужит началом большой и крепкой яойной дружбы. Само расследование довольно хаотично: Брайан то переодевается в женщину, то бегает по потайным ходам, то ныкается дома у Луизы (да, именно там возникло судьбоносное недопонимание, вызванное кардинальной разницей мировоззрений между перенаселенной Землей и недонаселенной Алирой), то прощается с невинно убиенным Луисом. Совершенно случайно, по ошибке, получает прозвище «Капитан», которому суждено мистическим образом прилипнуть к нему до конца жизни. А еще он становится свидетелем смерти Мажора в случайной драке (первое место на выставке с Танатосом не поделил). Ну, как бы смерти. В конце концов, опечаленный и так ничего и не выяснивший, но сильно изменившийся за эти каникулы и обзаведшийся новой кликухой Брайан улетает обратно на Землю. Не уверена, в какой главе должны были быть следующие события, может, и в следующей, но напишу это здесь: итак, через несколько лет Брайан Кампос непонятно какими путями становится во главе крутого отряда, борющегося с межпланетной преступностью. Примерно в то же время выясняется, что, говоря «межпланетная преступность», легко можно подразумевать «Мажор» (то, что эта полосатая фигня не сдохла, тоже становится неслабым сюрпризом). А еще через какое-то время Мажор, самым наглым образом связавшийся со своим официальным главным врагом, сообщает ему совсем уж интересную новость: во время их одновременного пребывания на Алире он случайно узнал много лишнего, сейчас смог навести побольше справок — в общем, где-то там, на Алире, у Кампоса есть сын. Внезапно, да. Часть вторая. Брайан На Алире, в некоем мутном детском лагере, живет мальчик лет восьми (может, старше, точно не помню) по имени Брайан. Мать его умерла, когда ему было еще меньше, отца у него и вовсе никогда не было, и, в общем-то, ему и пофиг. Пофиг до одного дня, когда в их заведение заявляется странный чувак с почти враждебной планеты, который почему-то должен забрать одного из тутошних мальчиков с собой. Далее следует совершенно сказочная сцена, в которой Капитан находит среди толпы алирских ребятишек одного нужного. Кстати, Брайан-младший ушами в папу, а глазами в маму. Есть вообще мальчики-главные-герои, которые глазами не в маму? Ладно, неважно. Кстати, это был очень короткий период на протяжении всей истории Алиры, когда такая ситуация — чужак увез алирского ребенка — вообще была возможна. Напоминаю, там дети высшая ценность. Но это было время небольших послаблений в политике, и именно поэтому Мажор увидел вообще какую-то пользу в информации, которой обладал. Брайан Кампос-старший не придумывает ничего лучшего, чем таскать Брайана-младшего с собой, в том числе в довольно опасные поездки. И как это ему разрешили? Но вообще-то ему грозит не только ювенальная юстиция, которой там, я думаю, нет, а и более прозаический втык от начальства, потому что находится Капитан на вечном моральном перепутье: с одной стороны, он должен Мажора поймать и/или уничтожить, а с другой стороны, он ему вроде как обязан по гроб жизни. Поэтому когда они готовы вот-вот поймать Мажора, Капитан объявляет, что они поймали его некрасиво, и позволяет ему убежать. Но и Мажор у нас человек, то есть, пардон, робот с очень интересной моралью, и когда это случается, он подсчитывает, что Капитан помог ему больше, чем он помог Капитану. И — угадайте, что дальше, — помогает Капитану, чтобы всё это скомпенсировать и со спокойной совестью воевать с ним дальше. Но тут уже Капитан чувствует себя более обязанным Мажору, чем Мажор Капитану, и… Эти медвежата делили этот сыр очень, очень долго. Ситуация усугубляется тем, что Мажор считает себя обязанным не только Капитану, но и мелкому Брайану, вся заслуга которого заключается в том, что однажды он не решился Мажора пристрелить (ну, не то чтобы у него это вообще могло получиться, но для Мажора это всё равно шло в счет). И конца и края нет этим расчетам … Но приключений было много, да. И хаце немало. В приключениях всегда есть место хаце. Почти столько же, сколько подвигу. Часть 3. Мажор Здесь повествование внезапно делает крутой зигзаг, чтобы рассказать предысторию одного из главных героев — потому что к этому моменту уже даже пьяному ежику понятно, что он главный герой. Итак, Мажор. Семерка. Из последней произведенной партии самых крутых семерок. Это значит немало. Чёрт возьми, это слишком много значит. Можно сказать, что был создан Мажор, и на этом прогресс завершился. Во всяком случае, он так думал. И у него были все основания так думать. Поначалу Мажор вовсе не был гигантским боевым человекоподобным роботом. Точнее, он был роботом, боевым и гигантским, но смахивал скорее на паука. Это было тупо, но его не спрашивали, кем делать. Поскольку он был семеркой, более того, семеркой из той самой последней партии, от него нужно было избавиться как можно скорее, но просто пустить ценное оборудование под пресс все-таки было жалко, поэтому его отправили на самое опасное место, какое только могли придумать — охранять какое-то предприятие на Рехане, на которое всё время кто-то нападал. Но Мажор действительно был семеркой из последней партии, и он не стал ждать, пока его убьют. Он дезертировал и вскоре присоединился примерно к тем же бандитам, от которых должен был кого-то там защищать. Потому что от семерок отказались не потому, что они устарели. От них отказались потому, что они охамели. Через пару лет нашего гигантского боевого паукоподобного робота в какой-то разборке все-таки прибили. Но нашелся человек — звали его, ЕМНИП, Джонс, не знаю почему, — который его восстановил. Правда, не в прежнем виде, а в виде пятиметровой двуногой и двурукой няшки в зеленую полосочку и с сиреневыми глазами. Кроме того, няшку можно было легко убить в любой момент нажатием одной кнопки в своем кабинете. Или нелегко — для няшки, а не для себя. Мажору пришлось работать на Джонса и его банду долго, очень долго. Его это всё достало. Джонса, кстати, он тоже достал — в том числе постоянными увиливаниями от прямого конфликта с Капитаном, — так что ужасная кнопка была нажимаема часто, хоть и не насовсем. А остальную банду достали и Джонс, и Мажор — слишком много начальников на свободолюбивых джурянских седьмух. Поэтому когда однажды Джонс погиб, взорвавшись вместе со всеми своими кнопками, то первое, что сделали остальные роботы — выкинули Мажора, пытавшегося восстановить порядок, на какой-то радиоактивный астероид и улетели нафиг. И да, я предупреждала, что это плагиат. Часть 4. Контакт В принципе ее все уже видели в комиксах, но на всякий случай повторю здесь. Мажор уже совсем было собирается помирать, когда вдруг мимо пролетает Капитан со своей тусовкой. Капитан в тот момент, так же, как и всегда, чувствует себя обязанным по гроб жизни Мажору. И Брайан тоже. Мажор, правда, тоже чувствует себя обязанным по гроб жизни Капитану и Брайану, но его никто не спрашивает, тем более что он в отключке. Его спасли, да. Часть команды была против, но только часть. Правда, по прилете на Землю (пипец, они подвезли его до Земли), во время не очень мягкого приземления, выясняется, что спасали они его зря, потому что при взрыве базы Джонса волшебная кнопка почти сработала. То есть сейчас Мажор находится на полпути между жизнью и смертью, и последний шаг может быть сделан в любой момент. Мажор хочет напоследок сделать хоть что-нибудь хорошее, и, раз уж всё равно помирать, это может быть что-то сколь угодно опасное. И тут, блистающим роялем из кустов, нам является стопроцентно подходящая миссия: она важна для Вселенной (мир во всём мире плюс долгожданный контакт с более крутыми инопланетянами), очень опасна (ну, вроде как), и к тому же по сути никто, кроме Мажора, не может ее выполнить, потому что противники — алирцы, и если кто-нибудь наедет на алирских граждан, даже вполне этого заслуживающих, это может стать поводом к войне. А Мажор абсолютно ничейный, находящийся везде вне закона робот, и ответственности за него не несут ни Джур, ни Земля. Еще эта проблема с инопланетянами и алирцами строго засекречена (о господи, неужели Кэп снова слил старому знакомцу такую инфу?), так что можно не опасаться конкурентов и преследователей. Коррективы в эти планы вносит Брайан, который с какого-то перепугу увязывается за Мажором. Ну, не надо забывать, Брайан по-прежнему считает себя обязанным ему по гроб жизни. Чёрт возьми, даже во время того самого немягкого приземления он их всех спас! Нафига Мажору головная боль в виде двенадцатилетнего мальчика, лезущего куда не надо, безопасность которого при этом надо железно обеспечивать, — Брайан как-то не подумал. Дальше всё понятно. Аццкая миссия блестяще выполнена (хоть и не с первого раза и не без потерь), а между Брайаном с Мажором устанавливается практически наследственная крепкая яойная дружба. Кроме того, Мажор случайным образом избавляется от проблем с заглючившей системой самоуничтожения и снова становится почти совсем бессмертным большим железным шкафом. Однако не успевают они отпраздновать победу, как начинается война. Не совсем та, которую они предотвращали, а другая, я уже не помню, между кем и кем. Брайан возвращается в семью, Мажор возвращается в банду. Брайан напоследок предлагает Мажору перейти в их банду отряд, но тот отказывается, мотивировав это тем, что, во-первых, он там всё равно не приживется, а во-вторых, иметь хороших знакомых по другую сторону линии фронта гораздо полезнее, чем по эту. Как-то так. Без нумерации Я не помню, как оно всё дальше делилось на главы. Но там стопудово должна была быть глава с названием «Катрин» (или «Катрина»?). Потому что у Брайана завелась невеста, и звали ее именно так. Брайан познакомился с этой девушкой на Земле (не всё ж его по войнам-то носило, бывали и перерывы, и перемирия). Сначала они были просто друзьями. Но потом Брайан упомянул, что он наполовину алирец и даже родился не на Земле, и Катрин с этого дня почему-то стала интересоваться им значительно больше. Объясняется это просто: Катрин просто позарез было выйти замуж именно за жителя другой планеты и родить от него сына. Джур отпадал по биологическим причинам, Алира по политическим. Объяснить, зачем это ей было нужно, сложнее. Дело в том, что над семьей Катрин вроде как тяготело проклятие. Если семьей, конечно, можно назвать ее мать, бабушку, прабабушку и так далее, до какой-то много-раз-пра-бабки, жившей триста с лишним лет назад, — длинную цепочку разнообразно несчастных женщин. Мальчики в этом роду не рождались. Нормальные здоровые люди тоже. Любая другая семья на Земле задумалась бы о том, что это какая-то наследственная фигня, и попыталась бы выяснить, какая, но это несчастное семейство почти все эти триста лет традиционно принадлежало к какой-то унылой секте, которая новые методы медицины сильно не уважала. Правда, эта религия не мешала им обратиться к какой-нибудь гадалке с хорошей репутацией, что они и сделали лет двести назад. И гадалка им возвестила: поскольку начались их несчастья с того, что та самая много-раз-пра-бабка изменила мужу с каким-то левым инопланетным колонистом, то и закончить их можно законным браком кого-нибудь из ее потомков с другим инопланетным колонистом, причем обязательно с независимой планеты, так же, как и тот первый. Они бы с радостью, но где его взять? Во времена прабабки джуряне еще не были мутантами, а алирцы врагами всего человечества… И вот тут такая возможность! Дальше события развивались немного предсказуемо. Брайан познакомил невесту с лучшим другом. Мажор, пообщавшись со странноватой, но прекрасной Катрин, засомневался в том, что действительно является вершиной эволюции, потому что вершиной эволюции очевидно является Катрин. Катрин же, посидев с Мажором в каком-то кабаке за рюмочкой абсента эльты, послушав его треп об эволюции и совершенстве (а также о реинкарнации — Мажор, внезапно, в нее верил), засомневалась в том, что ей действительно так уж нужно выправлять карму своему злосчастному роду — всё равно она одна в нём осталась, ну вымрет он и вымрет, в чём проблема-то? Брайану она, впрочем, о своих сомнениях не говорила. Дальше события начали развиваться трагически. В очередной раз началась война (опять же, абсолютно неважно, чья с кем — но к этому времени Мажор и Брайан явно уже были на одной стороне). Она началась внизапно. Брайан даже был уверен, что не сможет нормально попрощаться к Катрин, только позвонил (будем называть это так, чтобы не вдаваться в технические тонкости). Потом, правда, все-таки успел к ней заехать в последний момент, но ей было уже не до него. Мажор, в отличие от Брайана, не раздумывал, успеет он или не успеет. Итак, картина маслом: Катрин, уже осознавшая, что надо что-то менять, но еще не придумавшая, как, сидит у себя дома со скорбным видом. И тут влетает Мажор — попрощаться. Катрин цепляется за этот визит как за шанс назвать наконец вещи своими именами. Но разговор получается каким-то таким: — Мажор, я должна тебе что-то сказать… что-то очень важное… — Кэт, у меня на всё про всё девяносто секунд. Я вернусь и ты скажешь всё что надо. — А если ты не вернешьс… Уййй блин блин зачем я это сказала? — Ладно, сказала и сказала, шестьдесят секунд, всё нормально, я вернусь. — Нет, нет, нет, я же проклята, я же приношу несчастье, и некоторые мои слова сбываются, зачем я это сказала, зачем зачем зачем… — Катрин, хватит истерить. Я тебя когда-нибудь обманывал? — Не-а. — Так вот, я КЛЯНУСЬ: мы еще встретимся. Пока-пока. Ну и, разумеется, на этот раз его убили. Он умирал на руках у Брайана — долго, пафосно и разрушительно для психики присутствующих, как и обещал когда-то в самом начале, когда десятилетний Брайан впервые нацелил на него бластер. Но клятва, данная Катрине, осталась невыполненной. Прошло какое-то время. У Брайана с Катрин было еще немало приключений, но абсолютно никакого веселья. А потом их начало глючить. Брайана начало глючить просто, без изысков: у него появились голоса в голове. Точнее, один голос, понятно чей. На попытки выяснить, является это явление глюком или, чем черт не шутит, реальным призраком (прислухом?) Мажора, голос отвечал уклончиво или откровенно издевательски. Но Брайану казалось, что даже если это глюк, избавляться от него все равно как-то неэтично, сам ведь перед этим втихую просил у вселенной вернуть Мажора хоть как-нибудь. К тому же иногда голос говорил полезные вещи, которые сам Брайан не осмелился бы подумать. Правда, однажды, когда Брайану предстояло какое-то мегаответственное дело — типа толкнуть речь, от которой зависело, наступит наконец мир во всём мире или таки нет, — и он реально рассчитывал на помощь со стороны Мажора-глюка, тот в самый неподходящий момент сказал, что пришла пора его покинуть, тем более что только дурак может надеяться научиться чему-то у собственной галлюцинации. И замолчал — теперь уже навсегда. Брайан, впрочем, всё равно справился со своей миссией и в конце концов более-менее восстановил некое подобие душевного здоровья, хотя, казалось бы, всё было против того. С Катрин всё было гораздо «интереснее». Я уже говорила, что Мажор верил в переселение душ и вполне себе включал самого себя в эту систему? И что он рассказывал об этом бедной девушке? Так вот, она пришла к выводу, что это, получается, единственный способ для Мажора выполнить клятву: в кого-нибудь по-быстрому перевоплотиться и найти ее. Однажды, зависая в каком-то баре, она увидела какого-то джурянина, который показался ей до ужаса похожим на Мажора. Она внезапно осознала: да это же он! Вернулся! К ней! Правда, минут через двадцать — ни до чего серьезного с джурянином, славбогу, тогда не дошло, — она так же внезапно осознала: да как же это может быть он? Мажор погиб всего два года назад, а этому хмырю уже под тридцать! И она этого сразу не поняла! Она сходит с ума!!! Поняв это, Катрин приняла моментальное решение — замуж СРОЧНО. За Брайана, разумеется. Брайан не понял, к чему такая спешка, но в общем был не против — ему в общем-то пофиг было, Брайану, у него голоса в голове то появляются, то исчезают, и судьбы мира на плечах. Вскорости Капитану, который тоже где-то воевал (а он всё это время где-то воевал, не всегда вместе с сыном, но, разумеется, всегда на той же стороне), позвонил Брайан — сообщить, что у них с Кэт будет сын. Капитан предложил имя для внука — Луис, в честь того самого гида, наркомана и просто хорошего человека. В тот же день Капитан погиб на этой своей войне, так что его вариант имени никто не решился оспаривать. А Катрин своего имени и предложить-то не успела — сначала не хотела загадывать, а потом… просто не успела. Эпилог Несколько лет спустя. На какой-то заброшенной после последней войны маленькой планете — закат и весна. Посреди огромного луга фантастических цветов (в обоих смыслах: цветы и цвета) стоит маленькая летающая тарелка и несколько вышедших из нее людей и роботов, прилетевших сюда, на место былых сражений, чтобы вспомнить прошлое. Среди них — Брайан. Из всех родных и близких у него остался только сын, которого он — дурной пример заразителен — часто таскает с собой в разные поездки и которого, как когда-то было с ним самим, одевает в миниатюрную копию отцовской формы. Правда, этот самый сын не очень-то похож на Брайана, скорее он пошел в породу Катрин, а может, и Фрэнка — беленький, со светлыми глазами. Характером тоже не похож, он очень замкнутый и агрессивный. Но умный. Они смотрят на поля, Брайан что-то рассказывает мелкому, показывает местные цветы и сообщает, что цвет одного из них на Джуре называется «убивающим черным» и всё такое прочее. Луис молча слушает и смотрит на закат, и в этом неземном освещении кажется, что и глаза у него какого-то нечеловеческого цвета — сиреневенькие и красненьким светятся… Канецъ )