Во-первых, в крепости нет пороха...
("Настоящий")
В этот день Тотшо Грач, по прозвищу Латаный, опоздал на поезд. Гим Кривой и Суаче Сопля уехали, а он опоздал. И всё из-за девочек. Все несчастья в мире происходят из-за девочек. Так думал Тотшо, стоя посреди пустой площади и тоскливо глядя на розовеющее небо.
Не читать дальше...Что может быть хуже, чем остаться на ночь в деревне кеммитов? Только идти ночью через лес.
Что может быть хуже, чем идти ночью через лес? Только остаться в деревне кеммитов.
Если бы Тотшо хоть немного подумал, он бы остался в деревне. Но он был слишком зол на девочек. Они, конечно, кеммитки, им их боги велели подшучивать над странниками. Но запирать его в сарае они точно не имели права. Будь они хоть сто раз кеммитки. И хоть тысячу раз девочки.
Тотшо развязал мешок. Он прекрасно знал, что ничего ценного у него там нет. Но каждый раз надеялся. Рассказывают же о таких случаях, когда человек неожиданно находит в самом неожиданном месте что-нибудь совершенно неожиданное. Нет. Ничего. Только пара лепёшек, провонявших чесноком, и крохотный ножик, который когда-то кому-то показался серебряным. Вся еда осталась у Гима. Гим, Гим Кабан, ты едешь сейчас в телеге, и тебе хорошо и спокойно, ты забыл о своём дорожном товарище, который и выклянчил у кеммитов всю твою добычу. Так вот оно и бывает в жизни. Как встретились, так и расстались.
Тотшо пристал к Гиму и Суаче три недели назад. Они сказали, что едут на запад. Он не очень-то им поверил. Любой бродяга уверяет, что едет на запад, или на восток, или на север, или ещё куда-нибудь за край света. Тотшо и сам когда-то шёл к бабушке. Да только дальше Мокряни не ушёл. Так и крутится всю жизнь: Опилки, Мокрянь, Щели. Мокрянь, Опилки, Щели. Щели, Мокрянь, Опилки. Гима он раньше здесь не встречал, но, значит, у них с Соплёй просто круг побольше. А на западе человеку делать нечего. Как Щели пройдёшь, начинаются весёлые встречи. И чем дальше, тем хуже. Тотшо как-то дошёл до Бурбалок. Совершенно безнадёжное место. И зачем там люди живут, непонятно. Сплошной лес, а в лесу нечисть. И не такая нечисть, как здесь, в Тарелке, а настоящая нечисть, с которой не договоришься. Да и люди там, наверное, уже не люди, а наполовину нечисть, поэтому и не уходят. Стоит посреди улицы девочка, смотрит на Тотшо, а у девочки только один глаз. Бр-р-р! Уж такая его в сарай не заманила бы, это точно. Ни за какие пироги.
От воспоминаний о так и не доставшихся Тотшо пирогах ещё сильнее захотелось есть. А небо было всё розовее и розовее. Так что одно из двух ему всё-таки предстояло выбрать: либо идти ночью через лес, либо ночевать с кеммитами.
Можно было ещё, конечно, спрятаться где-нибудь. Но разве от кеммитов спрячешься? Они как посмотрят в волшебное зеркало, всё увидят. И найдут. И поймают.
А там уже как повезёт. В смысле, если повезёт, убьют и съедят. А нет — превратят в кеммита. И будешь ты до конца жизни днём веселиться, а ночью есть людей.
Может, конечно, всё это и враки. В Тарелке людей не хватит, всех кеммитов прокормить. Может, и перехватывают когда по мизинчику человечьему, так, для формы. А для жизни у них поля есть. Козы, опять же. Не так уж оно и плохо, быть кеммитом. Те девочки выглядели очень даже миленько. Стань Тотшо кеммитом, они бы уже над ним не издевались. Может, замуж за него вышли бы. И пирога бы дали. Сволочи.
И Тотшо, как бы глупо это ни казалось ему самому, пошёл в Щели. Через лес.
Родом Тотшо был из Опилок, то есть был, по всеобщему мнению, полевой мышью, но в темноте видел неплохо. Отец у него был, наверное, откуда-то с запада. Не из того запада, конечно, куда Гим и Суаче намылились, а из Щелей или Синей Долины, или даже с той стороны Аго. Кто ж его знает. Только Согу покойная знала.
Путь находить он тоже всегда мог. Это уже от матери. Точнее, от бабушки. Велу Голубь её звали. Ни разу в жизни нигде не заблудилась. Почему, никто не знает. И Тотшо сам не знает, как он дорогу находит. Так что можно сказать, что Тотшо на роду было написано стать бродягой. А кем ещё можно стать в такое-то время человеку, который в темноте видит и в любом лесу дорогу находит?
Ножик свой Тотшо на всякий случай держал в руке. Конечно, в нормальном месте это было бы не по делу. В нормальном месте его именно за этот ножик и отмутузили бы. Но разве это кеммитское гнездо — нормальное место? Здесь никогда не знаешь, чего от нечисти ждать. Может, здесь и твари все — кеммиты. А может, тут вообще нечисти нет, всех кеммиты распугали. Они же сами вроде нечисти, только ещё хуже. Потому что добрыми притворяются. А сами с запада пришли. Сволочи.
Когда в лесу идёшь, надо не просто в темноте видеть. Надо в темноте видеть всё. Что слева, что справа, что над головой, что под ногами, что впереди, что сзади… Люди с запада так могут. Им даже смотреть в какую-то сторону не надо, чтобы увидеть. А Тотшо человек полевой. Ему посмотреть надо туда, сюда, обратно… Пока смотришь, у тебя за спиной кто только не объявится. Да и темно всё-таки. Сейчас ещё день, а вот как стемнеет? Совсем хреново будет. Не надо было через лес идти. Лучше бы у кеммитов остаться. Вдруг это враки, что они людей едят? А если и едят — пусть бы съели, лучше съеденным быть, чем такая жизнь. Разве это жизнь — всего на свете бояться? Сказано же: человек царь природы. А какой ты через пенёк царь, если ползёшь сквозь лес на ощупь и всего боишься? Кто-то тут явно дурак. Либо древние, если воображали себя царями, а сами всего боялись. Либо новые, если думают, что только так и можно — всего бояться.
Началось всё это, конечно, с мадзегов. Это они нечисть привели. С запада. У древних было сказано, что нечисть с востока придёт, а они взяли и пришли с запада. Тут древние сели в калошу. Но про это, конечно, никто никогда не говорит. Потому что если уж древним не верить, тогда вообще не жизнь получается, а какое-то большое плавание через море дерьма от одного острова из дерьма до другого острова из дерьма, который ещё и затопило. Это не Тотшо придумал, это Суаче сказал. Он всё время что-нибудь такое говорит. Вроде как звучит смешно, а как подумаешь, так и хочется пойти и утопиться, чтобы больше через дерьмо это не плавать. Одна мысль спасает, что и утопленникам не легче, они то же дерьмо гребут, только у себя на дне. А всё потому, что Суаче древним не верит. А не верит он им, потому что имя ему какое-то такое дали, что даже сказать стыдно. Вот он его и не говорит, а когда спрашивают, врёт, что древним не верит. Уже и сам поверил, что древним не верит. Поэтому и жизнь для него — одно вонючее плавание из ниоткуда в никуда.
Но с восточной нечистью древние и впрямь облажались. Наоборот всё вышло, людям ещё бежать к ним пришлось за спасением. К восточным-то. Вот позор-то был! Это сейчас каждый гордится, если у него в предках есть восточная нечисть. У Тотшо, кстати, есть. Через бабушку, естественно. Из шикарного рода была бабушка. Жалко, что сейчас их всех перебили. Кого перебили, а кого и похуже. Чтоб они все сгорели, и мадзеги, и нечисть их западная.
Дедушка Тотшо был из рода поскромнее. Конечно, и среди мышей крутые дяди есть, но дедушка не из крутых был. Человек, и всё. Впрочем, бабушке на троих крутизны хватало. И за себя, и за дедушку, и за маму. И за Тотшо.
А вообще-то сейчас уже и не различишь, где восточная нечисть, где западная. Нечисть, она и есть нечисть. Для человека что вампир, что тень-тень, что тот же кеммит. Враг, и всё. Как и мадзеги. Но мадзега врагом не назовёшь. Мадзег за такие слова тебя сам врагом обзовёт и язык отрежет, чтобы глупостей не говорил. А вампиров ругать можно. Мадзеги ведь говорят, что с вампирами борются. Ага, борются они, как же. А сами для них пиры устраивают. Сволочи. Всё-таки самые главные сволочи — не кеммиты, а мадзеги.
Стало совсем темно. Тотшо остановился. Это он зря сделал. В лесу останавливаться нельзя. Хотя это смотря где. В Опилках, например, чем тише себя ведёшь, тем лучше. А тут, к западу, лес как раз и ловит тех, кто притаился. Чем-то он чует людей, которые тихо стоят. Лес, он, конечно, и в Тарелке лес, а всё-таки везде он разный, и всех его причуд никто не знает. Даже Тотшо.
Если в Тарелке остановишься, тут же становится страшно. Это Тарелковский лес человека на страх ловит. Чем дольше стоишь, тем сильнее страх. Чем сильнее страх, тем дольше ты будешь стоять. А потом кто-нибудь сверху тебя хап — и скушал.
Или снизу.
Так что нечего по сторонам глазеть, идти надо. Тем более что всё равно ничего не видно. Эх, были бы у Тотшо оба родителя с запада!
На этой мысли Тотшо и остановился, потому что слева, где-то далеко за краем поля зрения, мелькнуло что-то серое и длинное. Тотшо отскочил в сторону, но, видно, не туда, потому что такое же серое и длинное обвило его ногу и потянуло в чащу.
>>
В этот день Тотшо Грач, по прозвищу Латаный, опоздал на поезд. Гим Кривой и Суаче Сопля уехали, а он опоздал. И всё из-за девочек. Все несчастья в мире происходят из-за девочек. Так думал Тотшо, стоя посреди пустой площади и тоскливо глядя на розовеющее небо.
Не читать дальше...Что может быть хуже, чем остаться на ночь в деревне кеммитов? Только идти ночью через лес.
Что может быть хуже, чем идти ночью через лес? Только остаться в деревне кеммитов.
Если бы Тотшо хоть немного подумал, он бы остался в деревне. Но он был слишком зол на девочек. Они, конечно, кеммитки, им их боги велели подшучивать над странниками. Но запирать его в сарае они точно не имели права. Будь они хоть сто раз кеммитки. И хоть тысячу раз девочки.
Тотшо развязал мешок. Он прекрасно знал, что ничего ценного у него там нет. Но каждый раз надеялся. Рассказывают же о таких случаях, когда человек неожиданно находит в самом неожиданном месте что-нибудь совершенно неожиданное. Нет. Ничего. Только пара лепёшек, провонявших чесноком, и крохотный ножик, который когда-то кому-то показался серебряным. Вся еда осталась у Гима. Гим, Гим Кабан, ты едешь сейчас в телеге, и тебе хорошо и спокойно, ты забыл о своём дорожном товарище, который и выклянчил у кеммитов всю твою добычу. Так вот оно и бывает в жизни. Как встретились, так и расстались.
Тотшо пристал к Гиму и Суаче три недели назад. Они сказали, что едут на запад. Он не очень-то им поверил. Любой бродяга уверяет, что едет на запад, или на восток, или на север, или ещё куда-нибудь за край света. Тотшо и сам когда-то шёл к бабушке. Да только дальше Мокряни не ушёл. Так и крутится всю жизнь: Опилки, Мокрянь, Щели. Мокрянь, Опилки, Щели. Щели, Мокрянь, Опилки. Гима он раньше здесь не встречал, но, значит, у них с Соплёй просто круг побольше. А на западе человеку делать нечего. Как Щели пройдёшь, начинаются весёлые встречи. И чем дальше, тем хуже. Тотшо как-то дошёл до Бурбалок. Совершенно безнадёжное место. И зачем там люди живут, непонятно. Сплошной лес, а в лесу нечисть. И не такая нечисть, как здесь, в Тарелке, а настоящая нечисть, с которой не договоришься. Да и люди там, наверное, уже не люди, а наполовину нечисть, поэтому и не уходят. Стоит посреди улицы девочка, смотрит на Тотшо, а у девочки только один глаз. Бр-р-р! Уж такая его в сарай не заманила бы, это точно. Ни за какие пироги.
От воспоминаний о так и не доставшихся Тотшо пирогах ещё сильнее захотелось есть. А небо было всё розовее и розовее. Так что одно из двух ему всё-таки предстояло выбрать: либо идти ночью через лес, либо ночевать с кеммитами.
Можно было ещё, конечно, спрятаться где-нибудь. Но разве от кеммитов спрячешься? Они как посмотрят в волшебное зеркало, всё увидят. И найдут. И поймают.
А там уже как повезёт. В смысле, если повезёт, убьют и съедят. А нет — превратят в кеммита. И будешь ты до конца жизни днём веселиться, а ночью есть людей.
Может, конечно, всё это и враки. В Тарелке людей не хватит, всех кеммитов прокормить. Может, и перехватывают когда по мизинчику человечьему, так, для формы. А для жизни у них поля есть. Козы, опять же. Не так уж оно и плохо, быть кеммитом. Те девочки выглядели очень даже миленько. Стань Тотшо кеммитом, они бы уже над ним не издевались. Может, замуж за него вышли бы. И пирога бы дали. Сволочи.
И Тотшо, как бы глупо это ни казалось ему самому, пошёл в Щели. Через лес.
Родом Тотшо был из Опилок, то есть был, по всеобщему мнению, полевой мышью, но в темноте видел неплохо. Отец у него был, наверное, откуда-то с запада. Не из того запада, конечно, куда Гим и Суаче намылились, а из Щелей или Синей Долины, или даже с той стороны Аго. Кто ж его знает. Только Согу покойная знала.
Путь находить он тоже всегда мог. Это уже от матери. Точнее, от бабушки. Велу Голубь её звали. Ни разу в жизни нигде не заблудилась. Почему, никто не знает. И Тотшо сам не знает, как он дорогу находит. Так что можно сказать, что Тотшо на роду было написано стать бродягой. А кем ещё можно стать в такое-то время человеку, который в темноте видит и в любом лесу дорогу находит?
Ножик свой Тотшо на всякий случай держал в руке. Конечно, в нормальном месте это было бы не по делу. В нормальном месте его именно за этот ножик и отмутузили бы. Но разве это кеммитское гнездо — нормальное место? Здесь никогда не знаешь, чего от нечисти ждать. Может, здесь и твари все — кеммиты. А может, тут вообще нечисти нет, всех кеммиты распугали. Они же сами вроде нечисти, только ещё хуже. Потому что добрыми притворяются. А сами с запада пришли. Сволочи.
Когда в лесу идёшь, надо не просто в темноте видеть. Надо в темноте видеть всё. Что слева, что справа, что над головой, что под ногами, что впереди, что сзади… Люди с запада так могут. Им даже смотреть в какую-то сторону не надо, чтобы увидеть. А Тотшо человек полевой. Ему посмотреть надо туда, сюда, обратно… Пока смотришь, у тебя за спиной кто только не объявится. Да и темно всё-таки. Сейчас ещё день, а вот как стемнеет? Совсем хреново будет. Не надо было через лес идти. Лучше бы у кеммитов остаться. Вдруг это враки, что они людей едят? А если и едят — пусть бы съели, лучше съеденным быть, чем такая жизнь. Разве это жизнь — всего на свете бояться? Сказано же: человек царь природы. А какой ты через пенёк царь, если ползёшь сквозь лес на ощупь и всего боишься? Кто-то тут явно дурак. Либо древние, если воображали себя царями, а сами всего боялись. Либо новые, если думают, что только так и можно — всего бояться.
Началось всё это, конечно, с мадзегов. Это они нечисть привели. С запада. У древних было сказано, что нечисть с востока придёт, а они взяли и пришли с запада. Тут древние сели в калошу. Но про это, конечно, никто никогда не говорит. Потому что если уж древним не верить, тогда вообще не жизнь получается, а какое-то большое плавание через море дерьма от одного острова из дерьма до другого острова из дерьма, который ещё и затопило. Это не Тотшо придумал, это Суаче сказал. Он всё время что-нибудь такое говорит. Вроде как звучит смешно, а как подумаешь, так и хочется пойти и утопиться, чтобы больше через дерьмо это не плавать. Одна мысль спасает, что и утопленникам не легче, они то же дерьмо гребут, только у себя на дне. А всё потому, что Суаче древним не верит. А не верит он им, потому что имя ему какое-то такое дали, что даже сказать стыдно. Вот он его и не говорит, а когда спрашивают, врёт, что древним не верит. Уже и сам поверил, что древним не верит. Поэтому и жизнь для него — одно вонючее плавание из ниоткуда в никуда.
Но с восточной нечистью древние и впрямь облажались. Наоборот всё вышло, людям ещё бежать к ним пришлось за спасением. К восточным-то. Вот позор-то был! Это сейчас каждый гордится, если у него в предках есть восточная нечисть. У Тотшо, кстати, есть. Через бабушку, естественно. Из шикарного рода была бабушка. Жалко, что сейчас их всех перебили. Кого перебили, а кого и похуже. Чтоб они все сгорели, и мадзеги, и нечисть их западная.
Дедушка Тотшо был из рода поскромнее. Конечно, и среди мышей крутые дяди есть, но дедушка не из крутых был. Человек, и всё. Впрочем, бабушке на троих крутизны хватало. И за себя, и за дедушку, и за маму. И за Тотшо.
А вообще-то сейчас уже и не различишь, где восточная нечисть, где западная. Нечисть, она и есть нечисть. Для человека что вампир, что тень-тень, что тот же кеммит. Враг, и всё. Как и мадзеги. Но мадзега врагом не назовёшь. Мадзег за такие слова тебя сам врагом обзовёт и язык отрежет, чтобы глупостей не говорил. А вампиров ругать можно. Мадзеги ведь говорят, что с вампирами борются. Ага, борются они, как же. А сами для них пиры устраивают. Сволочи. Всё-таки самые главные сволочи — не кеммиты, а мадзеги.
Стало совсем темно. Тотшо остановился. Это он зря сделал. В лесу останавливаться нельзя. Хотя это смотря где. В Опилках, например, чем тише себя ведёшь, тем лучше. А тут, к западу, лес как раз и ловит тех, кто притаился. Чем-то он чует людей, которые тихо стоят. Лес, он, конечно, и в Тарелке лес, а всё-таки везде он разный, и всех его причуд никто не знает. Даже Тотшо.
Если в Тарелке остановишься, тут же становится страшно. Это Тарелковский лес человека на страх ловит. Чем дольше стоишь, тем сильнее страх. Чем сильнее страх, тем дольше ты будешь стоять. А потом кто-нибудь сверху тебя хап — и скушал.
Или снизу.
Так что нечего по сторонам глазеть, идти надо. Тем более что всё равно ничего не видно. Эх, были бы у Тотшо оба родителя с запада!
На этой мысли Тотшо и остановился, потому что слева, где-то далеко за краем поля зрения, мелькнуло что-то серое и длинное. Тотшо отскочил в сторону, но, видно, не туда, потому что такое же серое и длинное обвило его ногу и потянуло в чащу.
>>