Напарники

[w7]

А мне понравилось писать всякую графомань за два дня. Но поскольку повода делать это для кого-то уже не было - дала заказ сама себе. Получилось, правда, еще хуже, чем на чужую тему... Но никто никого не заставляет это читать.

Много букофф. Ориджинал. Плагиат. Бред.

Они родились в один момент — так бывает всегда, когда приходят в мир тагур и его банык. На одной планете — так тоже бывает всегда. И в одном городе — так почти никогда не бывает.
Наверное, они видели друг друга в детстве — в очень раннем детстве. Но эти встречи им не запомнились. А потом девочка уехала из города. Надолго уехала. А мальчик остался.
Когда они встретились снова, им было по семнадцать лет, дело было на шумной улице, и они одновременно попали под машину. Девочка долго не была в городе и отвыкла от местного движения, но она, пожалуй, смогла бы избежать удара, если бы этот чудик не рванулся к ней. Она умела распределять внимание, но не в такой дурацкой ситуации. Впрочем, ей досталось меньше, чем ему. Она еще хотела помочь ему и обязательно помогла бы, если бы не вырубилась.
Потом она навестила его в больнице — собственно, она была в той же больнице, но у нее была возможность прийти к нему на своих ногах, а он только и мог что лежать и смущенно улыбаться. И еще думать о том, что она очень странная и непохожая на других девушек. А соседи по палате тоже улыбались, потому что от ее присутствия, казалось, становилось светлее, и легче становилось, а когда ее долго не было, им становилось хуже, всё хуже и хуже, неизвестно почему. Но он старался не обращать на них внимания, хотя ему и было стыдно за свою везучесть. Он просто ждал ее — ждал ее и переживал за нее.
А она дарила свет всем, но приходила только к нему и разговаривала о всякой всячине. О своей жизни она ему тоже рассказывала, и о том, что ей и не через такое случалось проходить, так что она привычная. Он слушал, злой, побледневший от ужаса и ненависти к тем, кто причинял ей страдания, и не верил, когда она смеялась над своими воспоминаниями.
Потом она пришла помрачневшая и сказала, что должна срочно уехать в деревню, где жила десять лет. Но и в этот раз ее присутствие приносило не боль, а свет — всем, кроме него. Он не верил, что ему еще доведется увидеть ее, и для него мир надолго стал темным. Несколько месяцев прошли в этой тьме, из которой никто не мог его вывести. Беспросветная тоска гнала его из дома к месту их встречи или к больнице, и он кружил по городу, меряя шагами мокрый асфальт, и все дни были пасмурными. А когда всё стало таким серым, что дальше некуда, он встретил ее.
Она сидела на мокрой скамейке, в знакомом сквере, где он никак не ожидал ее увидеть, такая же тоненькая и светлая, как всегда. Она не удивилась, когда перед ней остановился он, обалдело, глупо улыбаясь. Кажется, ей было не до того, чтобы чему-то удивляться, она думала о чём-то своем, внутреннем, бесконечно темном и страшном, но все-таки она была рада увидеть кого-то знакомого, и от ее присутствия по-прежнему становилось лучше всем, кто был рядом, и особенно ему. Он шел рядом с ней по улице и знал, что теперь никуда ее не отпустит, никогда, что бы ни случилось.
— Учитель умер, — сказала она.
— Тот, который над тобой издевался? — уточнил мальчик.
— Тот, который меня учил, — сказала девочка, укоризненно посмотрев на него. Но ему не было стыдно за свои слова — только за свое счастье, которое он не мог скрыть.
— Он много для тебя значил?
— Куда уж больше, — ответила девочка. И добавила: — Он не успел… ничего не успел. И я тоже ничего не успею.
— Почему? — спросил он, даже не успев подумать, чего именно не успел учитель.
— Мне осталось жить год, — сказала она мрачно. И раньше, И раньше, чем до него дошел смысл этих слов, крикнула отчаянно: — Год, но мне на это наплевать, не во мне дело. Я ничего не успею! Где-то живет чудовище, которое останется жить после того, как я умру, и добро проиграет, а я даже не могу никому об этом сказать, потому что мне никто не верит! Ты понимаешь, что это — когда ты должен спасти мир, а тебе никто не верит?
Он не ответил на этот вопрос. Вряд ли он это понимал. Но он сказал другое:
— Я тебе верю. А что это за чудовище? И почему именно ты должна его убить?
Но она и сама знала слишком мало — ей оставалось бы учиться еще несколько лет, если бы не все эти несчастья. Знала только, что она сама — тагур. Первый Тагур. Существо с нечеловеческими магическими возможностями. Воин света. Защитник и хранитель этого мира — бывают и черные тагуры, тагуры-разрушители, сейчас Первый Тагур был белым, но миру не стоило расслабляться от факта своего теперешнего везения: Первые тоже иногда проигрывает. Потому что каждому из них — а было их бесконечное число за всё время существования вселенной — противостоит другой маг. Совсем другой, но тоже очень сильный. А она не знает ни как его искать, ни как с ним бороться, ни как связаться с другими магами, знающими о нём больше, чем она, и вообще она всего-навсего семнадцатилетняя девчонка, которая всю жизнь отлынивала от занятий, не зная, что жизнь эта кончится так быстро… И если она умрет, не успев уничтожить противника — мир погрузится во тьму, быть может, навсегда. Но какой имеет смысл рассказывать всё это случайному собеседнику, он ведь всё равно не верит в волшебство?
— Я верю, — снова сказал мальчик. — Я сам немножко волшебник.
Девочка уставилась на него большими глазами. Но потом вспомнила, что мелких волшебников на свете не так уж мало. И что одновременно с любым тагуром рождается как минимум один банык…
Так мальчик узнал, кто же он.
Точнее, он понимал это уже давно, — попробуй не пойми, когда однажды спасешь свою собаку, но сам чуть не отбросишь коньки, — но впервые узнал, что у всего этого есть название. Банык — мелкота волшебного мира, существо со слишком низким коэффициентом полезного действия, чтобы считаться настоящим магом, но всё же умеющее то, что недоступно простым смертным. Массовка, не способная приносить в мир ни добро, ни зло: за всё сделанное им банык должен платить, и прыгнуть выше головы, дотянуться за пределы своего мира он не может.
— Я могу как-нибудь помочь тебе? — спросил он. Девочка покачала головой:
— Какая может быть помощь от баныка? Тем более мне. Я ведь Первый Тагур. Могу всё, только не могу вылечить себя, но этого никто не может.
Он, подумав, предложил несколько комбинаций, которые позволили бы тагуру и баныку, скооперировавшись, увеличить свои возможности. Она терпеливо выслушала его глупости, как учитель физики слушает рассказ первоклашки, проектирующего вечный двигатель. Вселенную не обмануть, сила не добывается из ниоткуда. Несколько могущественных тагуров могли бы спасти ее, но не какой-то новичок-банык.
— Я всё равно тебя не брошу, — сказал он. — Я больше никогда тебя не брошу. Не говори, что тебе не будет от меня пользы, я всё-таки многое могу.
Сказав это, он посмотрел вверх, на надломленную сухую ветку дерева. Ветка упала, но и он вздрогнул от резкой боли в голове.
— Дурак ты, — сказала девочка. — Как я могу вести тебя на верную смерть? Даже если, как ты говоришь, тебе и случится принести какую-то пользу — меня же потом совесть замучает.
— По-твоему, моя жизнь важнее, чем судьба вселенной? — сказал мальчик.
— Да не изменишь ты судьбы вселенной… Не годишься ты в помощники…
— У тебя есть выбор?
Выбора у нее не было. Другие тагуры, которые могли присоединиться к ней в борьбе против таинственного монстра, были разбросаны по планете. Учитель не сказал ей, как их найти, — а они что-то не торопились искать ее.
— Ты не представляешь, на что идешь, — сказала она.
— Я представляю, на что я пойду, если расстанусь с тобой, — сказал он. — Один раз я это уже проходил. Хватит. Послушай, ты же сама сказала, что я твой банык, что мы родились, чтобы быть напарниками!
— Ты слишком молод…
— Не моложе, чем ты. Я, как и ты, получается, существую для того, чтобы убить чудовище. Ты не можешь помешать мне идти с тобой.
Она не знала, так это или нет. Но ей не у кого было спросить.
И он поклялся ей в верности, вечной верности. Плюхнувшись коленями в лужу.
— Да что ты можешь знать о вечности… — сказала девочка.
— Много, — сказал он. — Я ждал тебя целую вечность…
Вскоре они ушли из родного города — навсегда. Они не знали, куда идти. Первый Тагур должен чувствовать своего монстра на любом расстоянии. Но девочка сказала, что не чувствует ничего и все направления для нее одинаковы.
— Тогда просто иди куда глаза глядят, — предложил мальчик. — Что-то же заставит тебя выбрать эту дорогу, а не другую — может, как раз призыв чудовища.
И она пошла куда глаза глядят — на запад, где небо еще было темным, — а он шел рядом с ней. Хотя он не умел долго ходить, и всё, что он знал и умел, было сейчас ненужным, так что он все-таки боялся, что будет лишней обузой для нее. А ей еще приходилось бояться, что он попытается вылечить ее, и это убьет его. Но он шел рядом, и она знала, что никуда от него не денется — остается только привыкать к его молчаливому присутствию и к вечной тоске его темных глаз. Он тащил с собой кучу бесполезных вещей, которые ему потом пришлось выбросить, а она — только то, что нужно в пути, да еще маленький тупой меч, какие продают в магазинах игрушек, и то не всякий ребенок согласится на такую дешевку.
— Зачем тебе эта штуковина? — спросил он как-то. — Этим ведь и крысу не убьешь, не то что монстра.
— Для уверенности, — ответила девочка. И больше он не спрашивал. Потому что ничего не понял.
Они пришли в другой город и остановились на ночлег. Первому Тагуру и его напарнику не нужны ни документы, ни деньги. Но среди ночи загорелся соседний дом. Тагур побежала тушить пожар и спасать выживших, а банык стоял неподалеку, и ему было наплевать на местных жителей — он боялся за девочку. И когда утро осветило их лица, они оба были пепельно-бледные.
— Пошли отсюда, — сказал мальчик. — Всем ты не поможешь.
— Пошли, — согласилась она, — но не поэтому. Мне кажется, этот пожар — дело рук монстра. Не зря же я пришла в этот город.
И они снова пошли куда глаза глядят.
Чудовище всегда обгоняло их на шаг. Куда они ни приходили, они заставали пожары и наводнения, землетрясения и эпидемии, драки и массовые самоубийства. Но они никогда не видели того, кто устраивал всё это, хотя теперь было ясно, что он существует и они на верном пути. Правда, путь этот не был прямым. Преследуя монстра, они двигались странным зигзагом, и каждый раз банык удивлялся, как это они угадывают его шальные скачки. А девочка тоже удивлялась, потому что каждый раз она не знала, какую выбрать дорогу, и даже плакала иногда, потому что пути были все одинаковые, а чудовище ждало только на одном.
— Не реви, — говорил мальчик. — Ты же тагур, ты должна его чуять. Просто подумай, куда тебе хочется идти… Что ты чувствуешь…
— Никуда мне не хочется идти, — говорила она. А один раз сказала: — Ничего я не чувствую, кроме того, что хочу быть с тобой…
— Ну я-то от тебя никуда не бегу, — сказал он и поцеловал ее.
А через полчаса дом, в котором они остановились, обрушился.
— Это уже прямо-таки военные действия с его стороны, — сказала она, когда он вывел ее из готового окончательно обвалиться подъезда. А он подумал, что никакому монстру не удастся ей повредить, потому что он не позволит этого сделать, и пусть он банык, мелкий магический паразит, но ради нее он готов сразиться с любым чудовищем, и неизвестно еще, кто кого…
Слова о военных действиях оказались пророческими. Через несколько дней они с мрачным видом читали газету и думали об одном и том же: о том, что мир, кажется, начал разрушаться еще до того, как чудовище окончательно победило. Потом банык долго возмущался другими тагурами, которые наверняка знают, что происходит, но никак о себе не заявляют. А тагур молчала, положив руку на рукоятку своего пластмассового меча.
— О чём ты думаешь? — спросил он, оборвав свою речь.
— О том, — сказала она, — что ты стал очень сильным. Я чувствую это. Раньше я не замечала, что ты банык, пока ты сам об этом не сказал. Теперь я просто вижу это. Как у тебя это получилось?
Он ничего не отвечал, а она продолжала:
— Ты почти такой же сильный, как я — нельзя сравнивать тагура и баныка, но это так, ты уже поддерживаешь меня, а ведь это невозможно! Я точно знаю — невозможно. Как ты это делаешь?
— Не знаю, — ответил он.
— А я знаю, — сказала она жестко. — Ты и есть монстр.
Он долго молчал. А потом сказал:
— Может быть. Может, и так. Я не знаю, у меня ведь не было учителя, как у тебя.
— Ты монстр, — заплакала она. — Ты колдуешь не за счёт себя, а за счёт тех, кто тебя окружает. Я думала, что, раз я приношу в мир добро, мне противостоит кто-то, кто приносит в мир зло. Но всё гораздо хуже. Ты ничего не приносишь. Ты только берешь. Чужие жизни. Жизнь этого мира, ты берешь ее по капле, и твоя сила растет.
— Тебе я не причинял вреда, — сказал он. — Разве я тебе враг? Я делал всё ради тебя.
— Ты убивал людей ради меня!
— Я готов был и себя убить ради тебя — только тебе бы это не помогло. Я должен был жить, чтобы по-прежнему быть с тобой, как можно дольше. Я не виноват, что я не один из великих тагуров…
— Ты не виноват, — сказала она. — Но я должна тебя убить.
— Не должна! Этим ты убьешь и себя…
— Наплевать. Ты не понимаешь, что делаешь. Я Первый Тагур, за мою жизнь тебе пришлось бы заплатить жизнями миллионов…
— Жизни миллионов не стоят одной твоей!
— Жизни живых людей, каждого из них — каждый из них так же хочет жить и любить, как ты или я, чем они провинились?
— Ничем, но они ничего для меня не значат, понимаешь? Я не им, а тебе поклялся в вечной верности.
— Лучше бы ты взял свою клятву назад и ушел восвояси… Без меня ты безвреден, правда ведь?
— Нет, милая моя. Без меня ты… Если мы расстанемся, монстр переживет хранителя. Ты знаешь, что это значит. Я не буду безвредным. Я буду мстить… мстить этому миру за то, что он погубил тебя. Я устрою по тебе такие поминки, что даже камни будут плакать!
— Но зачем тебе это нужно?
— Я монстр, — сказал он. — Я монстр… И я так люблю тебя.
— Твое существование — угроза существованию мира…
— Пусть мир разрушится, лишь бы ты была жива!
— Замолчи! — крикнула она. — Нашей любовью заклинаю тебя — замолчи…
Она посмотрела на темное небо и в темные глаза бывшего напарника. И достала свою игрушку.
— Ты будешь пилить мне шею этой дрянью три часа? — сказал он. — По-моему, это чересчур.
— Какой же ты новичок, — прошептала она. — Какой же ты несчастный дурацкий новичок. Даже не знаешь, что такое хорошая иллюзия…
Он криво улыбнулся и встал на колени. Она вытерла слезы и подняла меч.
— До встречи через вечность, — сказал он, — любимая.
И боль от осознания разлуки была так сильна, что сердце его разорвалось за мгновение до удара…

Утром она шла домой. Держа в левой руке отрубленную голову монстра. Никто не мог видеть ее в этой опустевшей степи, где даже трава была мертвой, будто опаленной огнем. Да и она, Первый Тагур, чувствовала себя слишком измотанной, чтобы прятаться. Она плелась по черной траве под черным небом и думала о том, что другие тагуры, к счастью, не успели договориться и, чего доброго, объединиться в борьбе против них. И о том, что всё получилось хуже некуда, но у нее, кажется, теперь будет много времени, чтобы загладить свою вину. И о том, что, может, в конечном счёте всё и к лучшему. И еще о многих вещах.
А банык смотрел тусклыми мертвыми глазами на дымный багровый восход и уже ни о чём не думал.